Ариго больше не спорил. Ойген торжественно расставлял бокалы, Савиньяк наблюдал.
– Друзья, – провозгласил бергер. – Вино разлито. Не могу не заметить, что вам следовало сделать это в Альт-Вельдере накануне свадьбы.
– Не думаю, – Проэмперадор взял бокал первым. – Хорошие вина не смешивают. Жених был слишком поглощен невестой, чтобы начинать не самую легкую дружбу.
– Герман и сейчас поглощен, – пошутил барон. – Но дружба с тобой не самое страшное, что может случиться в Излом.
– Да, Ойген, – в тон откликнулся Савиньяк, – самое страшное – это вино, тюрегвизе и пиво, которое выпили ночью, забыв о рассветных нуждах. Жермон, так вы не забудете написать фок Варзову о своем счастье?
– Прямо сейчас?!
– Лучше не тянуть. Я догадываюсь, почему фок Варзов, когда был в Аконе, уклонился от встречи с вами, но письмо он прочтет. Вам в свое время было достаточно скверно, причем множество достойных, не хуже барона Райнштайнера, людей не сомневались в вашей вине. Сейчас армия не сомневается, что летнюю кампанию погубил фок Варзов, и это усугубляется моими победами в Кадане и Гаунау. Мои послания покоя бывшему маршалу Запада не принесут.
– Так вы… вы все-таки старика любите?!
– Он представил меня к производству в полковники и сообщил о смерти отца. В чем дело?
– Монсеньор, – возникший в дверях дежурный адъютант либо только что увидел привидение, либо получил по голове, – э-э-э… к вам прибыл…
– Я! – Кто-то высокий, в морском мундире, ловко оттер офицерика и с негодованием воззрился на стол. – Вино киснет, мухи плачут, а вы обсуждаете что-то страшное и неприятное.
– Ты явился спасать вино? – Лионель бросил гостю… Вальдесу пустой бокал. – Ну так спасай!
– Сперва Лионелю и Жермону надо выпить и обняться, – вмешался Райнштайнер. – Нет приметы хуже, чем провозглашенный и невыпитый брудершафт. Герман!
Ариго залпом, будто касеру, проглотил вино и обнялся с Проэмперадором, в черных глазах которого уютно устроилась смерть.
– Отлично, – одобрил Ойген. – Будь вы оба агмами, вы бы смогли обменяться еще и гербами. Это устранило бы очевидное противоречие – ты, Герман, не похож на леопарда, а ты, Лионель, на оленя.
– Нужно смотреть не на изображение, а на девиз, – сощурился Савиньяк. Он в самом деле казался готовым к прыжку. – «Предвещает погоню» именно то, что сейчас нужно. Жермон, дело сделано, мы на «ты».
– Госп… Лионель, я напишу Вольфгангу, а ты… – Он пьян, хотя с бокала «Крови» в Торке не пьянеют. С одного бокала, но ведь было еще и письмо! – Ты подтвердишь мои распоряжения.
– Нет, – отрезал Савиньяк. – Нас только в Аконе пятеро. Тот, кто уцелеет, позаботится о семьях погибших, если, конечно, кто-то погибнет. Лично я намерен выжить, ты, как я понял, тоже.
Жермон не спорил. Завещание писать не хотелось до одури, да и зачем оно в самом деле? Лионель кругом прав, а он увидит Ирэну. Скоро, так скоро, как даже не мечталось!
– Идем, – потребовал Райнштайнер, – я помогу тебе собраться. В таком состоянии ты не можешь не забыть что-нибудь нужное, например, голову.
Глава 9
Дриксен. Зумпфвизе Талиг. Акона
400 год К. С. Ночь с 19-го на 20-й день Осенних Волн
1
Темнота подкралась со стороны болот, примерилась и прыгнула. Вроде едва начинало смеркаться, и вот уже только множество костров освещает лагерь. Огней больше обычного, им гореть всю ночь, отводя глаза китовникам – на один туман Бруно надеяться не желает и правильно делает. Жаль, не угадать, от какой мелочи будет зависеть успех предприятия и жизнь его участников, а мелочей много. Хотя бы фонари, что помогут вытянувшимся колонной отрядам не потерять друг друга в туманном месиве, а то ведь не заметишь, как к китовникам на огонек завернешь. Нет, может, они и рады будут…
– Упряжь осмотрена, – доложил длиннолицый интендант. – Все, что вызывало сомнения – заменено, оси колес смазаны, скрипа можно не опасаться.
– Спасибо, лейтенант, у вас на отдых шесть часов… Или пять, если что-то все же «вызовет сомнения».
– Я отвечаю за свои слова, но проверю фуры еще раз.
Даже не улыбнулся, зануда эдакий, впрочем, интенданты улыбаются редко и не к добру. Бюнц любил повторять, что хихикающих ворюг нужно сразу топить. Любопытно, почему вояк тошнит от тех, без кого не обойтись? Длиннолицый ничем Руппи не досадил, но когда громоздкие, затянутые парусиной рыдваны канули во тьму, Фельсенбург заметно повеселел, видимо, потому, что визит к обозникам был последним.
Стоять над душой у новоявленных подчиненных и тем более оспаривать выбор генерал-интенданта капитан не собирался: все равно, пока не дошло до дела, судишь с чужих слов. Разумней было бы оставшиеся до выхода часы проспать, но сплюшцы, обсевшие Руппи по дороге к командующему, разбежались, и Фельсенбург устроился у одного из обманных костров на самом краю лагеря. Отсюда и предстояло двинуться мимо горников, обойти их и на рассвете поднять шум. Желательно, когда Бруно будет на цыпочках красться мимо эйнрехтцев, минуя самый опасный участок. Как готовят к ночному бегству армию, Фельсенбург не знал, но вряд ли рейтарам было до жженки, а Рейферу с Хеллештерном – до проводов и тем более до болтовни.
Вечер тянулся и тянулся. Горел огонь, подходили за приказаниями офицеры и капралы, возился с седельными сумками папаша Симон, бессовестно ярко светил залапанный Леворуким месяц. Руппи совал в пламя сучья, любуясь расцветавшими на их концах жаркими цветками. Единственное, чего не хватает в море, – это костров…
– Мы готовы, – объявил уже с час как поступивший в распоряжение нового начальства Макс. – Так готовы, что дальше только портить. Не прогонишь, господин командующий?
– Нет, но в нос дать могу. За дурацкие вопросы.
– Задать тебе умный? – Ценкер бросил рядом плащ, на каковой и уселся.
– Попробуй. Как Краб?
– Бочит… Не жалеешь? Могу вернуть.
– Не жалею, у меня Морок.
– Видели… – до странности равнодушно откликнулся Рихард. – Хорош, но мориски не для наших зим и наших дорог.
– Смотря какие. – Рассказать про серого в яблоках, что прошел Кадану и пол-Гаунау, означало проболтаться о Савиньяке и Талиге, от которого Руппи обещал держаться подальше. Впрочем, кавалеристы тоже давали слово – передать Бруно письмо. – Я жду вопроса. Умного.
– А ты правильно поймешь? – уточнил несостоявшийся законник.
– Постараюсь.
– Руппи, ты ведь все еще Руппи?
– Когда не брат Ротгер. – Руки хотелось чем-то занять, и капитан сунул в костер очередную ветку. – Становиться Рокэ или Рамоном пока не собираюсь.
– Ты и без всяких сборов стал приятелем Хеллештерна и правой рукой Бруно.
– Так получилось. Прекратили бы вы эту… у музыкантов оно называется увертюрой.
