Реубени с удивлением слушал эту путаную, стремительную речь. Но вдруг он отчетливо увидел и отпрянул назад, — это шпион испанской партии.
— Оставьте меня теперь! Придите завтра.
Среди «анусим», этих высокоодаренных, но всеми презираемых и отталкиваемых людей, много доносчиков, состоящих на службе у судов и у частных лиц. Такие люди способны на все. Христиане относятся к ним подозрительно вследствие их вынужденного крещения. Евреев в Португалии больше нет. Поэтому мараны одиноки, им не к кому прислониться, у них нет друзей, и они доступны тайным проискам и злобе во всех их проявлениях.
Мольхо отвешивает поклон, повинуется, у него нет никаких подозрений. Он рад, что ему дана возможность побеседовать завтра.
Подозрительный человек! И все же Реубени с удовольствием смотрит ему вслед. «Сильные шаги, совсем не чрезмерно большие, как обыкновенно у евреев, а пропорционально высокой стройной фигуре. Да, этот человек умеет ходить, не закидывая ног, как я это делал когда-то. О, мы могли бы быть красивы, если бы нас воспитали на свободе, а не в гетто. Тогда бы мы не робели перед каждым ландскнехтом вроде Ганса Зиндельфингера». Во дворе Мольхо легко вскакивает на коня и уезжает. «Такими сильными и молодыми будем со временем мы все, если удастся осуществить мой план!»
Борьба идет за высшее достижение.
Он зовет слугу.
— Никогда не пускать ко мне этого человека! Ни при каких обстоятельствах!
Письмо королю: с просьбой оказать милость и прислать кого угодно, только не секретаря Диего Пиреса, с поручениями к еврейскому послу.
— Седлайте лошадей! Немедленно доставьте это письмо в Альмерим, коннетаблю королевского величества — лично!
XVI
Такая предосторожность имела свои основания.
Как раз за последнее время сильно нашумела история с новым христианином Генприкве Нунес. Этот человек, по происхождению испанский еврей, поступил на службу к доминиканцам в Португалии и позволил себя использовать для шпионажа среди маранов. Он получил доступ в их самые интимные круги. Так как он рассказывал, что его преследует испанская инквизиция за верность иудейству, то ему были раскрыты все хитрости и уловки, при помощи которых можно было обходить церковные правила в Португалии, где тогда еще не было таких больших строгостей. А потом он выступил публично с длинным перечнем всех правонарушений маранов, предал всех, указал даже на родного брата. И как его теперь ненавидели! Но ничего не могли с ним сделать. Нунес находился под покровительством придворной партии, настаивавшей на введении инквизиции в Португалии. Он получил почетное прозвище Фирме-Фе — «твердый в вере». Решительный удар, который надеялись нанести при его помощи сторонники инквизиции, казалось, удался. Рассчитывали, что вскоре и в Португалии уже не будет больше никакого снисхождения возвращающимся обратно в иудейство. До сих пор маранов судили только светским судом. Эти суды были недостаточно ревностны и плохо разбирались в делах религии. Совсем иное дело инквизиция, которая боролась со злом в его корне. Там, где появился инквизитор, он налагал на всех обитателей прихода прежде всего обязанность донести в течение шести или двенадцати дней все, что они о ком-нибудь знают или слышали и что даст основание подозревать человека в ереси или общении с другими еретиками или хотя бы в том, что он в своем образе жизни отступает от истинной веры. Кто своевременно не доносил, о чем следовало донести, — отлучался от церкви, и если в течение года он оставался отлученным, то он уже и сам рассматривался как еретик. Зато даже еретик в течение этого льготного срока мог освободиться от наказания, если донесет на других еретиков. Система эта, по уверению одного из специалистов инквизиции — Бернарда Гвидони, оказалась чрезвычайно действенной. Все общины были охвачены ужасом. Всякий, кто когда-нибудь сделал или сказал что-нибудь такое, что пахло ересью «heresim redolebat», или о котором ходили слухи, хотя бы распространяемые его врагами, мог ожидать, что на него донесут самые близкие люди. И по мере того как истекал льготный срок, страх усиливался, человек не мог знать — может быть, именно в этот день он лишался последней возможности помилования, ибо все доносы держались в строжайшей тайне и даже в последующем процессе обвиняемому никто не называл источников и свидетелей. Самые мужественные не выдерживали и под конец бежали к инквизитору и предавали себя сами из боязни, что их предадут другие. Родители доносили на детей, дети на родителей, мужья на жен, жены на мужей. Так прославляет папа Григорий X достоинства инквизиции. А еврейский поэт Самуэль Ускве называет инквизицию «диким зверем», перед которым крещенные по принуждению испытывали такой ужас, что на улицах озирались по сторонам, не собираются ли их схватить. «Сердца у них дрожат, как лист на дереве, и они в ужасе останавливаются, боясь попасть в западню. Каждый удар этого зверя вызывает в них тревогу, и им кажется, что он поражает их в самое нутро. Потому что в своем бедствии все они представляют собою единое страдающее тело. Со страхом кладут они за столом кусок в рот, а вечером, когда все успокоится, они испытывают еще больший страх. Радостные празднества, свадьбы и рождения превращаются для них в печаль и муку. Дикий зверь бросает их в огонь, убивает их сыновей, сжигает супругов. Дети становятся сиротами, богачи превращаются в нищих, люди благородного происхождения становятся разбойниками, целомудренные и сдержанные женщины, в нужде, без опоры, попадают в дома терпимости».
Так было в Испании. В Португалии к тому времени еще не существовало инквизиции, но после разоблачений Фирме-Фе не оставалось сомнений, что в ближайшем будущем инквизиция обрушится и на португальских маранов.
Но вдруг неожиданный переворот. Король отверг все предложения доминиканцев. Самые яростные сторонники инквизиции, как епископ Цеуты, были удалены от двора. Даже королева Катарина, которая как испанка жаждала аутодафе, ничего не могла сделать в пользу своих друзей.
После подачи докладной записки Реубени несколько раз был приглашен к королю и буквально двумя словами, мимоходом, сумел одержать эту победу, оказавшую совершенно опьяняющее действие на маранов.
Он отвратил меч, который уже был занесен над их головами. Действительно прав тот мудрец в Талмуде, который говорит, что нельзя отчаиваться в милости Господа, даже если голова лежит уже на плахе!
Все с восторгом приветствуют освободителя. В сущности, никто уже не надеялся освободиться от испанских мук. И вдруг сразу стало светло и свободно.
В Италии партия скептиков еще жестоко боролась с теми, кто верил в миссию Реубени. На темном Иберийском полуострове никто не сомневался. Здесь, с одной стороны, были только угнетенные и замученные, а с другой — великий избавитель от огромного бедствия! Слава его уже перенеслась на другой берег Средиземного моря, в Африку. Из Феца и Танжера прибывали депутации от тамошних евреев. «Наши предки были царями, и во всем мире верят, что царство вернется к нам». Шейх Феца, отправивший посольство к португальскому королю, отправил одновременно послание к сару Реубени. Он сообщал, что в глубине Африки тоже находятся два потерянных колена, Симона и Беньямина. Земля их хороша и обширна. Их царя зовут Барух бен Мелах-Яфет, и так же, как царь Иосиф в Хаборе, он повелевает тридцатью мириадами. Еврей по имени Иосиф Кордилла доставил известие от царя сарифского, царство которого находится «на запад от Феца, на краю мира». Там уже дальше нет никакого царства, а только пустыня. В стране же этой проживают евреи, обладающие большой силой. Они занимаются земледелием, и многие желают участвовать в морском путешествии в Азию. В самой северной провинции Португалии, в Трас-ос-Монтес «анусим» среди белого дня видели на небе четыре знамени — явление, которое было замечено и христианами. С тех пор они постились каждый понедельник и четверг. Они послали спросить у Реубени, «близок ли страшный день?» Прибывали также посланцы с братским приветом из Тлесема, Масхары, Богари. Всюду люди окрылялись надеждой.
