– Ах да, – наконец до меня дошло, что требуется сделать. – Обухов, Алексей Обухов. Профессор Цейдлер советовал мне посетить «Русский клуб», и вот…
– Мы рады вас видеть, – учтиво, но немного высокомерно ответила фигуристая дама лет сорока, сидевшая во главе стола. – Ольга Александровна Кузьмина-Караваева,
[206] сегодня мне выпала честь председательствовать в нашем клубе. Не желаете ли присесть, сударь?
– Спасибо! – искренне поблагодарил я, размещаясь на краешке стула с высокой резной спинкой.
Меж тем госпожа председатель плавным жестом руки указала на сидящего справа седого как лунь, но сохранившего роскошные пепельные усы старикана в строгом, больше похожем на мундир черном костюме, и его жену, худощавую и весьма милую на вид старушку:
– Генерал Карл Михайлович Адариди
[207] с супругой Анной Леопольдовной… Прошу любить и жаловать.
Украшенный старостью и поражениями вояка едва заметно дернул в ответ усами, а может, они у него тряслись от болезни, точно не разобрать. Зато его спутница не пожалела улыбки и игривого наклона головы.
Далее мое внимание переключили на пару «девушек» лет двадцати… с изряднейшим хвостиком. При абсолютном внешнем различии их объединяли прически, вернее сказать, чудовищное количество времени, затраченного парикмахерами на сооружение затейливых конструкций из ленточек, шпилек и закрученных в разные стороны локонов.
– Мадемуазель Нина Альбертовна Хорстмайер и Тамара Евгеньевна Белоусова, – представила их Ольга Александровна.
На этом фланге меня уже давно взвесили, препарировали и, вероятно, нашли бесперспективным вариантом. Поэтому отделались формальным «приятно познакомиться» в исполнении одной из барышень.
– И молодой человек перед вами, – госпожа председатель наконец добралась до последнего из присутствующих, – Виктор Александрович…
Сидевший напротив господин лет тридцати, чье лицо сразу привлекло меня четкими, породистыми линиями и отсутствием успевших надоесть до ненависти «офицерских» усов, резко закашлялся.
– Что с вами, мой дорогой? – в голосе госпожи председателя послышались отчетливые материнские нотки.
– Никак не могу привыкнуть к климату, ваше сиятельство, убедительно прошу простить меня.
– Ах, ну, разумеется, – всплеснула руками Ольга Александровна. Повернувшись ко мне, их сиятельство наконец обозначило меркантильный интерес: – Вы у нас, сударь, столоваться изволите? Возможно вам это покажется неучтивым, но я должна заметить, что в это нелегкое для всех нас время обстоятельства вынуждают брать за обеды по шесть марок за раз или сто в месяц.
– Согласен! – я постарался тщательно скрыть недовольство прайсом, куда больше похожим на грабеж или благотворительность. – Но только сегодня, так как не уверен в своем достатке на более длинном отрезке времени.
Сразу после этих слов бабуля-метрдотель неслышно материализовалась за моей спиной:
– Милок, изволь заложить салфетку, чай у тебя сейчас вещей не целый гардероб, – шепнула она едва слышно.
Есть, все же есть прок от кинематографа будущего. Я вовремя вспомнил «Собачье сердце» и кое-как запихал за воротник рубашки уголок салфетки, вытащенной из изящного колечка зажима. Тем временем многофункциональная бабуля потянулась половником к стоящей в центре стола фарфоровой супнице и налила мне в бульонную чашку янтарной ухи, без труда компенсирующей отсутствие каких либо видимых ингредиентов умопомрачительным запахом. Пока я прикидывал, как половчее ухватить снабженную сложной монограммой серебряную ложку, она при помощи щипцов положила на стоящую слева впереди тарелочку небольшой раскрытый пирожок, как бы невзначай сдвинув поровнее лежащие рядом нож с вилкой.
– Пожалуйста, отведайте под ушицу расстегаев с визигой.
[208]
Несколько минут меня особенно не беспокоили, вежливо и предупредительно предоставив возможность погрузиться в еду, и это оказалось весьма кстати: аккуратность и бесшумность процесса потребовали полного внимания.
Наконец я облегченно и насыщенно откинулся на стуле, чем немедленно воспользовался Виктор Александрович:
– Могу ли попросить вас рассказать, в каком полку служили?
От неожиданности я едва не потерял дар речи. Первая рациональная мысль: в советских журналах бестселлер Ильфа и Петрова давно публикуется,
[209] не иначе эмигрантские издания подхватили почин, и крылатая фраза товарища Бендера «пошла по рукам» как шутка. Однако догадка долго не продержалась – ни у одного из присутствующих не проявилось на лице и тени улыбки!
Лишь после ощутимой заминки я нашелся с ответом:
– Не успел. К сожалению, в революцию мне четырнадцать едва стукнуло.
При слове революция собеседник поморщился – видимо, больше привык называть «величайшее событие 20-го века» бунтом или мятежом, поэтому в попытке сгладить неловкость я торопливо дополнил свое досье:
– Увы, перед вами всего лишь недоучившийся студент-электрик из Питера.
– Так вы, стало быть, дворянин? – прямо «в лоб» поинтересовалась одна из барышень.
– Разумеется, – легко соврал я.
Как мне хотелось избежать этого вопроса. Нет чтоб сразу развернуться от стола, да свалить подальше от колючих осколков империи! Но зачем-то остался, хотя еще в борьбе с супом по услышанным обрывкам фраз понял: эти точно спросят. Им – важно. Более того, отказ от статуса в сложившейся ситуации грозит в лучшем случае безнадежным игнором. В худшем – придется в куда менее приятной обстановке объяснять разницу между непонятным современной науке, а значит, очевидным шпионом Коршуновым, и вполне состоявшимся в кругах скаутов, а также делах ГПУ и финской контрразведки дворянином Обуховым.
Поэтому я лишь слегка запутал ситуацию заранее продуманной легендой:
– Уж этого-то никакие большевики не могли меня лишить! Ох, бедные мои родители, они исчезли в декабре семнадцатого. Просто ушли однажды вечером проводить знакомого, и больше никто и никогда их не видел. А через два года комиссары или бандиты, кто уж их там разберет, разграбили и сожгли наш дом…
Я отрепетировано шмыгнул носом.
– О, несчастное дитя! – вторила мне старушка, супруга генерала.
