Тролль молча наслаждался.
Я боялась пошевелиться, уткнувшись лицом в грудь мужчины, которого я вот уже месяц безуспешно пыталась забыть. Он прижимал меня к себе забинтованной рукой, а здоровой гладил по голове. Я услышала, как полицейский, который нас допрашивал, зашелестел своими бумажками, собирая их со стола, и, уходя, похлопал Лешу по плечу. Тот молча ему кивнул. В моей квартире наконец стало тихо.
– Все ушли, – тихонько сообщил мне домовой.
Я представила, что было бы, если бы этот ублюдок попал в Алексея, стреляя практически в упор, и беззвучно разрыдалась ему в рубашку. Он шептал мне в волосы утешительные слова, и от этого еще больше хотелось разреветься в голос.
Я почувствовала, что домовой тоже куда-то испарился, и попыталась взять себя в руки.
Я отстранилась от Алексея и увидела, что на рубашке осталось изрядное мокрое пятно. Бедная рубашка. Пока я умывалась в ванной и смывала с рук Лешину кровь, я снова тихонько всплакнула. Однако холодная вода помогла прийти в себя, и даже лицо, когда я вышла из ванной, стараясь не смотреть на бардак в прихожей, было уже не таким опухшим.
Алексей стоял посреди кухни, держа в одной руке мою початую бутылку рома, а в другой – невесть откуда взявшуюся бутылку шампанского.
Когда я вошла, он показал их мне и спросил:
– Тебе чего налить?
– Откуда шампанское? – удивленно спросила я.
– Я принес, – сказал он, улыбаясь, – чудом не разбилась. Будешь?
– Нет, я лучше ром.
– Ром так ром. – Он налил две полных рюмки, одну протянул мне, другую осторожно взял пальцами забинтованной руки. – С Новым годом!
Я выдавила из себя улыбку, мы чокнулись. Он выпил свою залпом, выдохнул, помотал головой, зажмурившись. Я пила свою медленно, маленькими глоточками, слегка стуча зубами по краю рюмки и наслаждаясь тем, как ром согревает горло. Леша молча наблюдал за мной и, когда я поставила свою рюмку на стол, сразу же налил нам по второй. Я взяла свою, он – свою. Мы снова чокнулись. Я вопросительно посмотрела на него, и он выдал второй тост:
– За то, что все живы.
Я снова содрогнулась, представив Лешин труп в моей прихожей, на этот раз настоящий, и опрокинула в себя вторую рюмку рома.
Меня начало отпускать. По телу разлилось тепло, щеки снова стали гореть.
Мы сели за стол и накинулись на салат.
– Чагин, – сказала я с набитым ртом, – расскажи мне все. Где ты их взял?
Он не торопился отвечать, хотя состроил скептическую мину и недовольно поднял бровь.
Он не спеша дожевал, налил нам по очередной рюмке и спокойно, как будто речь шла о чем-то обычном, сказал:
– За тобой следят. За мной тоже. За игрой следят. Практически за всей нашей гильдией следят. Я не думал, что они попрутся за мной к тебе, иначе бы, клянусь, я бы к тебе не пошел. Я и слежку-то не заметил, пока в дверь к тебе не позвонил. Поверь мне, я очень удивился. А теперь ты мне скажи. Как тебе удалось его вырубить?
Я молча зажала свою рюмку в ладонях, согревая ром, как коньяк, и старалась не смотреть ему в глаза.
– Ты спасла мне жизнь, – все так же спокойно произнес он.
Я закусила губу и кивнула. Ненавижу врать!
Он поднял свою рюмку и торжественно провозгласил:
– Третий тост пусть будет за любовь! Левой рукой!
Я кивнула, переложила рюмку в левую руку и выпила. За любовь.
10
Я проснулась в ужасном состоянии, голова кружилась и болела, особенно затылок. Пощупав его, я обнаружила и без церемоний выдрала из волос заколку. Меня мутило, во рту было так гадко и сухо, что хотелось выплюнуть язык. Оказалось, что я дрыхла на неразобранной постели, в своем домашнем свитере, даже в гетрах. И, похоже, лежала без движения все время, потому что шея, вся спина и поясница затекли.
Я медленно села на кровати и взялась обеими руками за голову. Все вокруг меня, казалось, медленно вращается. То в одну сторону, то в другую. «Вертолет». Отвратительное состояние, которое я последний раз испытывала, кажется, в студенческой общаге.
Только потом я заметила, что не одна. Алексей спал рядом со мной, на моей кровати, тоже в брюках и в испачканной кровью рубашке. Он имел вид весьма помятый, и теперь был похож не на холеного красавчика с обложки модного глянцевого журнала, а на обычного живого человека. Я пыталась восстановить в памяти события вчерашнего новогоднего вечера.
Я встречала Новый год, он пришел, в него стреляли… полиция… Потом был ром, а потом, кажется, шампанское. Меня снова замутило, и зажав рукой рот, я спрыгнула с кровати и рванула в ванную.
Я приняла душ и привела себя в порядок. Потом решила приготовить завтрак, хотя время было уже далеко за полдень. Выглянув в окно на сонную улицу, где было непривычно тихо, я насчитала всего пару чуть шевелящихся человек и пару еле ползущих машин.
Я запустила кофеварку и отправилась в прихожую, где, как я помнила, должен был меня ждать разгром и пережитки вчерашнего ужаса.
Однако прихожая сияла чистотой: ни осколков зеркала, ни крови, только дырка от пули в двери.
Я стояла, привалившись к стене и грызла ноготь, когда рядом со мной возник домовой.
– Между прочим, могла бы и поблагодарить! – сварливо пробубнил он, – и за то, что я спас твоего красавчика – тоже!
– Спасибо! – искренне сказала я шепотом, чтобы не разбудить упомянутого красавчика. – А чего ты их сразу не того? Зачем надо было доводить до стрельбы?
– Я ж не знал, что они примутся палить!
– А пистолетами они, по-твоему, просто так размахивали, для понта?
– Все же хорошо закончилось! – хитро подмигнул он, намекая на спящего красавчика. Мне стало слегка не по себе, и я оглянулась на дверь спальни. – Да не нервничай ты. Ничего не было.
– Ты что, подглядывал?
– Да было бы за чем подглядывать! – фыркнул он. – Вы же оба были мертвецки пьяны! Я-то уж обрадовался, когда вы завалились на кровать, оставил вас наедине, чтобы не смущать, а вы как два бревна. Даже дверь не закрыли!
Я молча развернулась и прокралась на кухню, где кофе уже сварился. Я нарезала хлеб и ветчину, поставила чайник на случай, если этот привереда опять потребует чаю, и уже успела сделать и наполовину съесть один бутерброд, когда Алексей в своей изрядно мятой рубашке навыпуск появился в дверях кухни.
– С Новым годом! – буркнула я. – Утро уже давно кончилось.
Он улыбнулся, потер сонную физиономию, поскреб отросшую золотистую щетину.
– Ванная там, – я махнула надкушенным бутербродом.
Когда он снова появился на кухне, с мокрой головой, посвежевший и пахнущий моими гелями-шампунями, по его виску и щеке снова струилась кровь, и было видно, что он пытался отстирать воротник рубашки. Бинт на руке тоже промок и превратился в несвежую тряпку. Я вздохнула, запихала в рот остатки бутерброда, запила кофе, встала из-за стола и отправилась в спальню. На ходу придвинула к нему тарелку с хлебом и мясной нарезкой – мол, у нас самообслуживание.
