* * *
У меня такое впечатление, что сюда присылают отбросы детей и сотрудников из подобных же организаций.
Исключенный из Дома сирот, недоразвитый и вредный хищник снова здесь оказался. Когда в эту проблему в конце концов вмешался немецкий солдат, я сказал полицейскому, что готов взять карабин и встать в караул, а он пусть будет директором Дома сирот, если Фула должен сюда вернуться.
Сюда его поместила мать.
* * *
Персонал:
трубочист должен быть весь в саже;
мясник должен быть в крови (хирург);
золотарь – вонять;
официант должен быть хитрым, если это не так, горе ему.
Я чувствую себя в саже, в крови и вонючим.
Хитрость – так, как я живу: я сплю, я ем, иногда даже шучу.
Хитер я, раз пока жив, – сплю, ем, изредка даже шучу.
* * *
На совет я пригласил:
Брокмана
Хеллерову
Пшедборского
Ганца-Кона
Лифшица
Майзнера
Зандову97.
Посоветуйте: известковая вода: хорошо. Что еще?
* * *
После войны люди долго не смогут смотреть друг другу в глаза, чтобы не прочитать в них вопрос: как получилось, что ты жив, что ты выдержал? Что же такое ты делал?
Любимая Анка…
1. Я не делаю визитов. Хожу выпрашивать деньги, продукты, новости, совет, подсказку. Если ты это называешь визитами, то они – тяжкая и унизительная работа. А при этом нужно шутовство, потому что люди не любят мрачных физиономий.
К Хмеляжам я хожу часто. Они меня подкармливают98. Тоже мне визиты. Я считаю, что это благотворительность, они – что обмен услугами. Невзирая на доброжелательную атмосферу, любезную и утешительную, и от этого часто устаешь.
Чтение перестает быть отдыхом. Грозный симптом. Я с ума сошел – и меня это уже не беспокоит.
В идиота превратиться не хочется.
2. Пятьсот злотых я отослал. Если мне что-то и грозит, то меньше всего – с этой стороны и в этом вопросе. О нем печется проверенный и сильный друг – чистокровный адвокат. Я ничего без его совета не делаю.
3. Зайду к начальнику отдела кадров99. Я не отмахнулся от дела – никакого дела и не было. А что там говорила, обещала и предпринимала пани Стефа, я не знал, потому что никто мне об этом не докладывал. А я уважаю чужие тайны.
4. В моем скромном понимании, я исполняю свой долг, насколько это в моих силах. Если могу – не отказываюсь. Опекать Поликеров100 я не обещал, поэтому упрек незаслуженный.
26 июня 1942
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Перечитал все. И с трудом понял. А читатель?
Неудивительно, что дневник непонятен читателю. Разве можно понять чужие воспоминания, чужую жизнь.
Кажется, что я-то без труда должен знать и понимать, что я пишу.
Ба. Разве можно понять собственные воспоминания?
* * *
Словацкий оставил после себя письма к матери. Они дают яркие картины его переживаний в течение нескольких лет.
Только благодаря этим письмам сохранилось документальное свидетельство его преображения под влиянием Товианского.
Я и подумал: может, писать этот дневник в форме писем к сестре?
Холодный, чужой, высокомерный тон моего первого письма к ней. Это ответ на ее письмо ко мне.
Вот такое:
Мой любимый…
…
Какое страшное и болезненное недоразумение.
* * *
Пруст – тягомотный и мелочный?
О нет. Каждый час – это толстая тетрадь, это час чтения.
Ну да.
Нужно читать весь день, чтобы более или менее понять мой день. Неделю за неделей. Год за годом.
А мы хотим в течение нескольких часов, ценой нескольких своих часов, прожить целую длинную жизнь.
Так не бывает. Ты узнаешь эту жизнь в смутном очерке, в небрежном наброске: один эпизод из тысячи, из ста тысяч.
Я пишу это в классе на уроке иврита.
Мне на ум приходит Заменгоф101. Наивный, дерзкий: он хотел исправить Божью ошибку или отменить Божью кару. Он хотел перепутанные языки снова слить в один.
Эй!
Разделять, разделять, разделять. Не соединять.
Что бы тогда делали люди?
Нужно заполнить время, надо задать работу, нужно найти в жизни цель.
Он знает три языка.
Он учит язык.
Он говорит на пяти языках.
Вот две большие группы детей отказываются от игры, легких книжек, разговоров со сверстниками.
Добровольное изучение иврита.
Когда закончился отведенный младшей группе час, один вслух удивился:
– Уже все? Уже час прошел?
Да. По-русски: «да», по-польски: «так», по-немецки: «я», по-французски: «уи», по-английски: «йес», на иврите: «кен». Можно заполнить не одну, а три жизни.
Вторая часть
Сегодня понедельник. С восьми до девяти – беседа с бурсистами. Вообще-то прийти может любой, кто хочет. Лишь бы не мешал.
Вот какие темы мне дали на выбор.
1. Эмансипация женщин.
2. Наследственность.
3. Одиночество.
4. Наполеон.
5. Что такое долг.
6. О профессии врача.
7. Дневник Амиэля102.
8. Из воспоминаний пана доктора.
9. О Лондоне.
10. О Менделе.
11. Леонардо да Винчи.
12. О Фабре.
13. Чувства и разум.
14. Гений и его окружение (взаимное влияние).
15. Энциклопедисты.
16. Как разные писатели по-разному писали.
17. Национальность – народ. Космополитизм.
18. Симбиоз.
19. Зло и злоба.
20. Свобода. Сульба и свободная воля.
Когда я редактировал «Малы Пшегленд»103, только две темы притягивали молодежь: коммунизм (политика) и сексуальные вопросы.
Подлые, позорные годы – разлагающиеся, никчемные. Довоенные, лживые и ханжеские. Проклятые.
Не хотелось жить.
Грязь. Вонючая грязь.
Пришла буря. Воздух очистился. Дыхание стало глубже. Кислорода прибавилось.
