И мне кажется, что было приятно именно на эту тему начать писать дневник.
Что я буду делать после войны. Хочу ли я жить в Польше или уехать, и куда уехать: в деревню или в город, в большой город или маленький городишко? Сколько я хочу зарабатывать в день, какой будет моя квартира, мой домик, двор, садик?
Буду ли я работать на заводе или на себя, в магазине или в мастерской, в конторе или только дома?
Какой будет моя будущая семья? Хочу ли я жить один, или с женой, или, может, с сестрой, с братом, с другом?
Женюсь ли я? Долго ли буду ждать, прежде чем выберу жену? И какой она должна быть: моей ровесницей, старше или моложе меня?
Хочу ли я быть богатым и насколько богатым? Сразу ли я разбогатею или буду собирать злотый за злотым? Что я куплю сначала, а что потом, или, может, все сразу?
Что я буду есть, как буду одеваться? Сколько у меня будет костюмов, какие они будут? Что я буду читать и как проводить часы отдыха после работы?
Каким тогда будет мой пятничный вечер и день субботний?
Какой я хотел бы видеть судьбу моих братьев и сестер, если они у меня есть, матери или тетки, которые еще будут живы?
Хочу ли я, чтобы все это случилось как можно скорее, сразу, или же я предпочту терпеливо ждать год за годом, лето за летом и зиму за зимой?
Как будет проводить лето моя семья, буду ли я приходить в гости в Дом сирот, стану ли писать письма друзьям, которые будут жить вдали от меня?
Когда мне будет лучше всего: когда мне будет двадцать, или тридцать, или сорок лет?
С какими трудностями придется мне бороться в жизни? Хочу ли я приключений, или лучше жить спокойно, не меняя ни квартиру, ни соседей, ни образа жизни?
Такие мысли о жизни один строит как план, другой – как мечту.
Мечта интереснее, но план – это то, что наверняка воплотится в жизнь.
Потому что я вырасту, потому что я же должен стать, наконец, взрослым; я же буду работать и зарабатывать. Я же должен буду что-то покупать, где-то жить, во что-то одеваться.
В детском саду в Киеве207 учительница задала написать маленькое сочинение: «Кем я хочу стать, когда вырасту».
Один мальчик написал:
«Я хочу быть волшебником».
Над ним начали смеяться, но он рассудительно ответил:
– Я знаю, что мне не стать волшебником, но ведь пани учительница велела написать, кем я хочу быть.
ПОЧЕМУ ОНИ МОЛЯТСЯ?
[1940–1942?]
Когда собрались все мальчики, которые записались на ежедневную молитву, я их спросил, почему они молятся, почему приходят на молитву. Это было давно, поэтому я не помню точно, а тетрадь, куда я записывал ответы, пропала.
Ответы были примерно такие:
Первый сказал:
– Почему бы мне не молиться? Я же еврей.
Второй сказал:
– До завтрака мне нечего делать в спальне, а в классе тепло и светло.
Третий ответил:
– А я хочу получить открытку на память о двухстах восьмидесяти совместных молитвах208. Мне не хватает только сорока.
Четвертый сказал так:
– Приятель во дворе мне говорил, что если кто не молится, то к нему придет ночью дух, посадит его в мешок, завяжет и задушит. Вот я и боюсь: а вдруг это правда…
– Меня мамуля просила, – сказал пятый.
А шестой сказал так:
– Когда я в субботу прихожу домой, дедушка меня всегда спрашивает, набожные ли дети в Доме сирот и молятся ли они. Если бы я сказал ему, что нет, ему было бы неприятно, а я же не буду ему врать.
Седьмой ответил так:
– Когда отец зимой умер, мне не хотелось утром вставать и идти в синагогу. Но один раз мне приснился отец и начал меня стыдить: «Когда я был жив и работал для тебя, я не выбирал погоду. В дождь и мороз, часто в ночи, даже когда я уже был болен, я вставал с постели, если знал, что можно заработать. А тебе лень прочитать по мне кадиш». Я проснулся и обещал, что буду молиться.
– Пан Хоина209 много лет ежедневно приходил на молитву. У него был набожный опекун, который велел ему приходить молиться, а потом пан Хоина уже привык. Я помню, как стояли рядом маленький Хоина и его большой опекун, и они вместе молились по одному молитвеннику.
Девятый рассуждал так:
– Я каждый день утром одеваюсь, моюсь, завтракаю, учусь в школе и играю с товарищами. Почему бы еще и не помолиться? Есть люди, которые говорят, что Бога нет; но откуда им знать, они что, такие умные? Кто-то же должен был все это создать. Значит, это и был Бог.
Десятый коротко ответил:
– Поляки молятся и ходят в свои костелы, стало быть, и евреи должны быть не хуже.
Одиннадцатый высказался:
– Если еврей не молится, то за этот его грех наказывают всех евреев. Поэтому мы болеем заразными болезнями, поэтому есть бедные и разные несчастья, потому что много евреев не молится. А я не хочу, чтобы еще и из-за меня страдали.
Двенадцатый рассказал о своем воспоминании о хедере.
– Ребе учил нас в хедере210, что евреи сильно страдали за то, что молились. Их убивали, жгли синагоги, отбирали сидуры и бросали в грязь или в огонь, приказывали им в праздники ходить в костелы, не позволяли работать или ходить по городу. Каждый еврей спешил на пятничный вечер, иногда ему приходилось идти через лес, где были бандиты и волки. Ребе говорил, что молились все мои дедушки и бабушки, поэтому стыдно, когда лентяй не хочет идти даже в класс, который рядышком и где ему ничего не угрожает и не мешает.
Тринадцатый объяснял так:
– Когда у меня неприятности или когда я поссорился с товарищем, я молюсь, потому что мне приятно, что я могу рассказать Богу, как было, что товарищ неправ. Когда я так думаю во время молитвы, то мне не так больно от несправедливости или наказания.
Четырнадцатый заявил:
– Я заметил, что, когда я прихожу на молитву, мне легче исправляться, легче стараться. Тогда у меня мало замечаний, на меня мало сердятся. И я не делаю ничего плохого ни дома, ни в школе. Молитва очень помогает.
Пятнадцатый сказал:
– Когда я болен, или что-то у меня болит, или дома случится что-то плохое – мама или брат заболеют, или заработков нет, или хозяин надоедает претензиями, или другой квартирант, – мне неприятно. А так я помолюсь и попрошу, и уже не тревожусь, и потом мне хорошо.
Шестнадцатый поделился:
– Я и сам не знаю, почему прихожу на молитву. Я молюсь, потому что молюсь. Я вообще не задумывался, почему. Когда вспомню, я вам напишу и положу в почтовый ящик.
Семнадцатый сказал:
