Я сказал медленно:
– Андрей Палиевич, как раз то, что Перевертенев не
одобряет, и есть лучшее из доказательств, что я прав. Ведь Перевертенев –
человек, который устроился в этом не лучшем обществе наилучшим образом. Он
умен, талантлив, энергичен. И все эти достоинства использовал не для того,
чтобы улучшить это общество… хоть на копеечку, а для того, чтобы устроиться в
нем самому! Повторяю, наилучшим образом. Теперь у него и материальные блага –
всякие там особняки, виллы, счет в швейцарском банке, у него научные работы
касаемо этого общества и этого строя, у него научные звания, награды, дипломы…
И что же? Вы в самом деле полагаете, что он мог бы одобрить учение, которое
разрушает… да что там разрушает – вдребезги его мир?
Майданов покачал головой:
– Мне кажется, здесь что-то не так. Когда такой
человек… такой человек!.. говорит, что вы не правы, я склонен поверить больше
ему, уж не обижайтесь. Тем более, что я сам слышал по телевизору, он порой весьма
порицает отдельные еще изредка встречающиеся недостатки нашего общества…
критикует действия отдельных членов правительства!
Я пожал плечами:
– Не обижаюсь. Я все понимаю. Представьте ситуацию: к
нормальному неглупому римлянину подходит римский сенатор, он же – крупный
римский ученый, философ, историк, знаток всех стран, народов и событий, и,
показывая на бредущего по дороге Иисуса Христа… или нет, это слишком, показывая
на бредущего по дороге человека, который уверовал в христианство и несет его в Рим…
так вот, римский сенатор показывает и говорит: кому ты больше веришь, ему или
мне? Понятно, нормальный человек поверит сенатору, ибо сенатор –
высококультурный и интеллигентный человек, знает пять языков, окончил академию,
имеет широчайшие знания, издал пять работ по философии… а что малограмотный
христианин? Что может сказать? Только и того, что будущее – за христианством?
Да не смешите мою тетю!.. Много было этих всяких христианств, а Римская империя
будет расти и могущественеть, пока не покорит весь мир и не упрочит там свои
общечеловеческие ценности!
Анна Павловна суетилась как радушный хомяк, таскала из
квартиры на веранду печенье, подливала чай. Над столом как будто промелькнула
черная тень, лица у всех чуть потемнели, брови сдвинулись. Даже Бабурин
посматривал то на одного, то на другого, но помалкивал.
– Будут битвы, – сказал я и с пронзительной
ясностью ощутил, что так и будет. – Будут греметь кровавые информационные
битвы… Иммортализм будут стараться втоптать в грязь, ибо со времен того павшего
Рима у нынешних римлян богаче арсенал шельмования противника. К счастью, они
все еще по своей тупости полагают, что сила – в крылатых ракетах! Но те, кто в
их рядах поумнее, уже сегодня увидели опасность и начали снижать иммортизм,
порочить, объявлять его детским садом для придурков, а это негласное
приглашение всем-всем, кто не хочет быть заподозренным в придуркизме,
немедленно выступить против иммортизма! Появление иммортизма будут объяснять
подавленными сексуальными желаниями, вывихом психики – все слышали о Фрейде,
хотя никто не читал, будут привставать на цыпочки и говорить с придыханием
красиво и возвышенно, однако… однако во всех этих случаях вспоминайте Христа,
первых христиан. Им нечего было возразить ни римским юристам, ни римским
историкам, ни римским ораторам, ни всезнающим философам. Но они и не увязали в
спорах! Они ломали хребет могучей Римской империи. А потом на ее обломках
перевешали всех этих докторов наук, предавших в себе человека ради скота в
себе…
Я умолк, в черепе сталкивались фразы, выгранивались, летели
искры и обжигали мозг неземным светом. На меня смотрели молча, в напряжении, с
расширенными глазами, будто я шел к ним через пустыню в белой плащанице и с
семью заповедями на глиняных табличках в загорелой длани. Бабурин спросил тихонько:
– Ну и как? Сломали?
Я улыбнулся.
– Да, наша взяла. И мы тоже сломаем, а потом перевешаем
всю эту дрянь. Уже пора!
Глава 9
Нельзя сказать, что Марьянка подурнела за время
беременности, но мы не могли без жалости и щема в груди смотреть на ее лицо.
Она старалась ни с кем не встречаться, прошмыгивала как мышь, но с огромным
животом двигаться легко и быстро становилось все труднее.
В последний месяц, оставшийся до родов, Майдановы заметно
нервничали. Негр появлялся все чаще, всякий раз привозил кучи подарков. Марьяна
по настоянию родителей перестала посещать лекции. В автобусах бывает давка,
могут толкнуть или повредить ребенка. Бабурин, хихикая, рассказал, что негр
вызвался отвозить ее хоть на «бэтээре», а уж в бронированном джипе – точно, но
Марьяна все же отказалась. Да и родители в этот раз не настаивали.
Мы сами старались избегать щекотливой темы, даже Бабурин
перестал упоминать негру, беременность, а из шуточек и анекдотов исключил все,
что касалось изнасилований, зато начал прохаживаться по юсовцам, чего раньше не
делал.
Сегодня мы сидели за большим белым столом и пили чай, все
вроде бы как обычно, но неясное предчувствие близких перемен витало над
верандой, над домом, над всем городом. Уже не только Немков, мы все чувствовали
всеми фибрами и зябрами нечто в атмосфере, что значит – катастрофа разразится
вот-вот.
Некоторое время вяло дразнили Майданова, пугая перспективами
иммортизма. Даже Бабурин подключился, хотя мало что понимает, но Майданов так
восхитительно пугается, всплескивает в ужасе белыми холеными лапками, что
дразнить его одно сплошное и ничем не замутненное удовольствие.
Слово «иммортизм» мелькало так часто, что я заметил:
– Между прочим, я правильно сделал, что сразу сократил
«иммортализм» до «иммортизма». А нас будут называть иммортистами… то бишь
имортистами…
– Иммортами, – сказал Лютовой.
Я посмотрел на него с непониманием. Он пояснил:
– Законы речи таковы, что все упрощается. Попробуй
выговорить такое хорошее и понятное слово… да и нужное, кстати о птичках, как
контркультуртрегер! Тут и на простом культуртрегере язык сломаешь. Просто –
иморты. Ты иморт, я иморт.
– И все мы иморты, – подытожил Шершень
весело. – Ладно, двинулись дальше… если Андрей Палиевич не очень против.
Майданов подскочил в преувеличенном, как мне показалось,
ужасе.
– Как это не против? Еще как против!.. Еще насколько
против и даже супротив!.. Я даже не нахожу слов, насколько я супротив! Ведь вы
идете против всего человечества!.. Вы отрицаете все культурные достижения,
которые создало человечество!.. Нет-нет, я не о США, я действительно говорю о
человечестве!.. О культуре прекрасной Франции, благородной Англии, сдержанной
Норвегии… даже о горячих финских парнях, что сумели создать Калевалу!
Я сказал хладнокровно:
– А мне по фигу, что считает правильным человечество… в
эту галактическую секунду. Были времена, когда все культурное и цивилизованное
человечество считало, что для хорошего урожая надо утопить в реке десяток
девственниц, и презирало дикарей, которые до такого взлета духовной мысли еще
не доросли. Был период, когда культурное человечество после долгой борьбы
приняло смелую революционную идею, что Земля стоит не на черепахе, а на трех
слонах. Потом и эту новаторскую мысль через пару тысяч лет списали в херню, а
приняли еще более смелую и радикальную идею, что Земля – шар и неподвижно
стоит… или висит? Нет, пусть лучше стоит – в центре мироздания. Были времена,
когда цивилизованное человечество приняло высшее достижение цивилизации –
зороастризм и полагало, что лучше уже быть ничего не может. Был Рим, могучий и
прекрасный… ну, про Рим и непонятных христиан, с которыми просвещенные и
цивилизованные римляне даже спорить брезговали, я вам уже говорил, у вас вон
уже позывы… Сейчас человечество тоже считает истиной какую-то херню, что уже
начинает опровергаться… Через сто лет нынешняя политкорректность и
общечеловеческие ценности будут выглядеть такой же дикостью, как сейчас рабство
или жертвоприношение людей.
