У нас не то чтоб уж очень, но годик тому вместо выехавшей
семьи музыкантов поселился какой-то жлоб из Средней Азии. Так как четверть общего
балкона принадлежала ему, он всю эту четверть заставил старой мебелью, ящиками,
заложил обломками стульев, как площадку между своей и моей дверью. Он и здесь
пытался поставить бочки с солеными огурцами, еще какое-то хозяйство, мы бы
стерпели, я в таких делах тоже размагниченный интеллигент, но ницшеанец Лютовой
просто встретил его здесь же на балконе, дал в морду и, перевалив наполовину
через перила, пообещал сбросить, если тот сейчас же не уберет все это дерьмо.
Этот русский азиат орал, визжал, от него жутко воняло, а
когда Лютовой отпустил, с промокших штанов сразу набежала зеленая зловонная
лужа. Тогда они с женой быстро все убрали, а еще через месяц быстро и, говорят,
выгодно сменяли на дом попроще, зато с квартирами попросторнее. Въехал Бабурин,
тоже не подарок, но он один занимает трехкомнатную квартиру, ее загаживать ему
хватит надолго, прежде чем перейдет к балкону, все мы кривились, но Майданов
долго и настойчиво твердил, что все мы люди, демократы, а Лютовой махнул рукой
и буркнул, что этот хотя бы не обазиатился, а русские все-таки арийцы, хотя
некоторые очень-очень глубоко внутри.
Сейчас я снова заглянул на веранду, пусто, поднялся к себе и
сразу включил комп. Пока разогревался, проверялся и давил вирусов, тостерница и
кофеварка щелкнули в унисон, теперь у меня свежие поджаренные гренки, кофе, а
что еще русскому интеллигенту надо, не квас же?
Пальцы привычно опустились на клаву. По экрану в текстовом
формате побежали слова: «Катастрофа самолета», «Кладбище», «Сжигание книг»… Я
отхлебнул кофе, подумал и уже медленно, с остановками напечатал слова
«Переоценка ценностей».
Дальше экранный лист девственно чистый. В черепе роятся
мысли, но в слова пока не выстраиваются. Майданов искренне верит в то, что
говорит. Он видит, что юсовцы живут богаче, а вечно голодному русскому
интеллигенту автоматически кажется, что «богаче» значит «лучше». А раз так, то
мы должны идти по юсовскому пути. Чтоб разбогатеть, понятно. И жить, как
считают юсовцы, счастливо.
А то, что по-юсовски счастливо может жить только тот, кто
полностью умертвил некоторые стороны своей души, – ему невдомек. Он только
видит, что юсовцы очень гордятся, что «умеют жить». Но в наше время, когда о
человеке говорят, что он умеет жить, обычно подразумевают, что он не отличается
особой честностью. Проще говоря, полнейшая сволочь.
Симптоматично, что взгляды интеллигентнейшего Майданова и
бытового хама Бабурина полностью совпали. Заурядный человечек всегда
приспосабливается к господствующему мнению и господствующей моде. Более того,
Бабурин сумел приспособиться даже лучше рефлексирующего Майданова. Он, как и
юсовец по ту сторону океана, считает современное состояние вещей единственно
возможным и старается навязать свои взгляды всяким тут умникам, что «не умеют
жить».
Можно, сказал я почти вслух, сопротивляться вторжению армий,
но вторжению идей сопротивляться невозможно. Мы сумели бы отразить прямое
нашествие всего НАТО и СЕАТО… о, тут бы и самые ярые дерьмократы устыдились бы
и взялись за оружие! Но мы не смогли выстоять против напора воинствующего мещанства,
пошлости, скотства, понижения всего человеческого.
Что делать?
Нужно создавать контроружие.
Еще глоток кофе, гренки хрустят на зубах, разогретая кровь
двигается по телу быстрее, в череп бьет шибче, крушит и сносит какие-то
барьеры.
Свобода от всякой современной лжи должна начинаться с
очищения от груза ветхих авторитетов. Я благодарен Диогену и Аристотелю за их
великий вклад в цивилизацию, но я не хочу знаться с человеком, который их
цитирует и поступает так или иначе лишь на том основании, что так сказал
Аристотель, Ньютон, дедушка Ленин или Дональд Рейган, неважно.
Те гении не сталкивались с проблемами, что возникли в новом
мире. Опыт обмена рабов на зерно или способ приковывания невольников к веслам
годились в течение десяти тысяч лет, они переходили неизменными из века в век.
Менялись только имена народов, стран, племен, но опыт был востребован, тогда
знание классиков было уместным и нужным.
Но вот разом все рухнуло. Десять тысяч лет скакали на конях,
и классический труд, как подковывать коней для степи, а как для гор, –
тоже переходил из поколения в поколение. Но теперь кони только в зоопарке.
Пришел Интернет, о котором Аристотель и даже Черчилль ни одним ухом.
Значится, оставим их портреты на стенах, а труды –
историкам. От меня, человека этого мира, глубокий поклон, но читать их и
следовать мудрым для того века указаниям я не буду. Нужны новые ценности… Ах,
все еще нет? Тогда сформулируем, ибо человек без нравственных ценностей – уже
не человек, а скот.
В этом мире, мире без нравственных ценностей, лучше всего
устроились люди безнравственные и беспринципные, ибо безнравственность и
беспринципность в США возведена в идеал, а вот русской интеллигенции пришлось
хуже всего. До этого она всячески и с упоением, как бы выполняя некий
мистический священный долг, разрушала Русскую Империю, потом то, что осталось
от великой империи – СССР, затем – просто огрызок от СССР – Россию. И вот
теперь, когда Россия окончательно уничтожена – можно бы сесть слева, как и
положено, возле американского сапога, оказалось, что это место занято всякими
«европейскими» народами, а она, русская интеллигенция, что всегда плевалась и
приходила в неистовство при словах «русское», «русский», «национальное»,
«патриот», – все равно считается дикой Азией… Да нет, хуже, ибо Азия давно
принята в «европейцы», а какие страны еще не приняты, то их примут вот-вот!
Всякий видит, что Южная Корея – европейцы, и даже у Северной больше шансов
стать европейской державой, в смысле – войти в самые тесные взаимоотношения с
миром Запада, чем у территориально близкой к Западу России…
Пальцы поскребли по пустому блюдцу. От горки поджаренных
хлебцев остались только крошки, я их тоже собрал в ладонь и схрустел. В голове
жар, за окнами черным-черно, только среди тусклых звезд ползет крохотное
созвездие из тесно прижатых друг к другу огоньков.
– Человек, – сказал я вслух, – животное
общественное. Эрго, нуждается в обществе…
Суставы захрустели с такой силой, что задребезжали окна.
Ого, это же сколько я горбился над клавой, хребет уже дугой, а ни хрена
толкового не напечатал.
Выскочил на лестничную площадку, через гостеприимно
распахнутую на общую веранду дверь видно, что жена Майданова заново отмыла
стол, там снова вазочка с цветами, весь балкон сияет, перила блестят. Бедные
Майдановы изо всех сил стараются вернуть дому мир, уют, покой. О Марьяне мы все
стараемся не расспрашивать, пусть теперь лечит время.
Я вернулся в квартиру, набросил куртку, вечером явно
посвежело. Не скажу, что уж очень интеллектуальное общение, но альтернатива –
сидеть и работать, а работать я ненавижу. Хоть над расчетами взаимодействия
чипов, хоть выносить мусорное ведро, хоть над своей теорией, как осчастливить
все человечество.
