– Теперь нет. Полгода назад это был чемпион страны по
борьбе без правил, удачливый каскадер… Но убили не чемпиона, а спившегося
слесаря.
– Значит, – сказал я, – Бог есть. Он не
против того, чтобы я тебя провожал.
Она подняла голову, ее лицо было чистым, серьезным.
– Наверное, не будет против, если зайдешь ко мне.
– А как у тебя?
– Муж повез дочку на дачу к родителям. Они ей щенка
купили… Там и заночует, у нас дача далековато.
– Зато там участки дают больше, – сказал я
великодушно.
– Да, – ответила она серьезно. – У нас под
дачей пять гектаров.
Я прикусил язык.
Ее квартира находилась в обычном двенадцатиэтажном доме.
Четырехкомнатная, уютная, без выпендренов, простая хорошая квартира. Мне стало
хорошо и уютно уже в прихожей. Таня захлопнула дверь, сухо щелкнул
автоматический замок.
Я схватил ее в объятия и понес в комнату. В глубине
раздвижной диван, я опустил Таню перед ним, меня колотила дрожь. Я не знал, что
делать дальше. На этом диване ее трахал этот Шестиногов, имеет заботливый муж,
а также здесь она иногда разгружает забежавшего соседа, как точно так же я
трахал бесчисленных женщин, что проходили через мои руки. Но мы – не они. Мы –
особые… Мы уже особые.
Она судорожно вздохнула, обвила тонкими руками мою шею.
– Бравлин, – сказала она тихо. – Мне тоже
страшно.
Не выпуская друг друга из рук, опустились на диван. Она смотрела
на меня большими тревожными глазами. Я перевел дыхание, осторожно коснулся
губами ее лба.
– Таня… Это звучит как-то по-средневековьи… но отныне у
меня не будет других женщин…
Я хотел сказать не это. Что ерунда все это: тело, плоть –
ведь от того, что я буду трахать других, это не помешает мне любить только
Таню, как и то, что, если она получит оргазм где-то на стороне, это не помешает
ей любить меня… но вырвалось именно это, а Таня тихонько выдохнула в ответ:
– Когда я увидела тебя… все мужчины для меня стали
неинтересными… Нет, не задавайся! Просто менее интересными. Правда, намного.
– Таня!
– А теперь, – договорила она, – я понимаю,
что они станут для меня совсем неинтересными. Что ты со мной делаешь, мерзавец?
Мы смотрели друг на друга, как два дурака. То, что мы щедро
и по-идиотски выкладываем один другому, – глупо, несовременно. Завтра
будем думать совсем иначе. Держаться на том уровне, что у нас сейчас, –
просто невозможно. Но я чувствовал, что буду просто счастлив не прикасаться к другим
женщинам, буду счастлив сдерживать свои животные порывы в хватании
подвернувшихся… а их подворачивается до черта! Я не стану даже приглашать
знакомых женщин, с которыми всегда можно просто и бездумно разгрузиться – с
ними отрепетировано, и сбоев не бывает, – не стану сам отвечать на их
приглашения, буду держать себя, дурака, в этом, как его… ну, целомудрии,
талибане или целибане, как его там.
Она с неловкостью засмеялась.
– Дураки мы, да?.. Ненормальные?
– Ненормальные, – согласился я. – Хотя…
– Что?
– Что есть норма?.. Конечно, мы лучше нормы.
Мы повалились на диван, еще в одежде. Я чувствовал привычное
нарастание тяжести в гениталиях, но еще больше жара и нежности было в сердце.
Мои грубые ладони держали ее бесконечно милое лицо, как створки раковины держат
бесценнейшую жемчужину. Она смотрела на меня тревожно, даже виновато.
– Я тебя люблю, Таня, – выговорил я, –
настолько люблю, что просто не решаюсь…
Она шепнула:
– Я тоже тебя люблю… А все остальное – дым, туман, пар.
Ее пальцы помогли мне расстегнуть рубашку, джинсы я сумел
стянуть сам. Мы снова рухнули на диван, я держал ее в объятиях, в глазах
защипало, а в сердце слегка кольнуло: а ведь мог бы и не прийти тогда в пивной
бар! Подумать только, мог бы и не прийти.
У нее в глазах тоже блестели слезы. Не знаю, что именно
думала или чувствовала в этот момент, руки и наши тела привычно задвигались, но
даже в момент ослепляющего оргазма я успел подумать, что в человеке в самом
деле нет ничего, кроме души. Все остальное – настолько мало, настолько легкий
пар, что… уже ничто-ничто…
Аромат свежесваренной рыбы… нет, это фигня, свежесваренная
рыба – просто свежесваренная, у нее хороший сильный запах, но не аромат, а мне
в ноздри ударил именно аромат. Не рыбы, а ухи. Уха – это больше, чем бульон от
рыбы. Уха, как объяснял отец, обязательно варится из мелкой рыбы. Разваренную
рыбешку выбрасывают, а в этот бульон, или юшку, как называет отец, засыпают
новую порцию мелкой рыбы, снова варят, снова выбрасывают. И так – трижды.
Только тогда уха… о, только тогда она настоящая!
Возможно, отец просто поэтизирует свою позицию, крупная рыба
у него просто не ловится, но уха в самом деле чудная.
– Как улов? – спросил я с порога.
На кухне загремело, послышался скрип стула, в коридорчик
вышел отец. На нем фартучек, с собой возит, что ли, я такого в своей кухне
никогда не видел, в глазах родительская строгость.
– А, гуляка, – сказал он ворчливо. – Чего так
поздно?
– Ты будешь доволен, – сообщил я.
– Чем?
– Как ты и хотел – по бабам, по бабам-с…
– В самом деле? Тебе удалось познакомиться с достойной
женщиной?
Я пожал плечами:
– А что трудного? Любая женщина может оказаться у моих
ног. Главное ногой в челюсть попасть.
Он нахмурился, не принимая отшучиваний.
– Я хотел, чтобы ты не по бабам ходил, а чтобы привел хорошую
достойную женщину к себе в квартиру! И чтоб жил, как усе люди. Ладно, вообще-то
ты вовремя. Только что сварил, еще не остыла. Иди мой руки.
– Что за ритуал, – пробормотал я. – На
здоровой коже все микробы сами дохнут, а больную никакое мыло не спасет…
Но потащился в ванную, отец бдит, я должен мыть руки, уши и
чистить зубы два раза в день. Хотя, конечно, фигня, ибо те металлокерамические,
что я себе поставил лет пять тому, ни разу не напомнили о себе. Гарантия на
пятьдесят лет, все это время будут белыми и блестящими, дурость – возить по ним
щеткой с пастой. Могу гвозди перекусывать. Скорее челюсть переломится, чем
такой зуб треснет или отколется. Будь у нас наука и техника поразвитее, я бы
себе в организме кое-что заменил и помимо зубов. К примеру, чтобы желудок не
усваивал сверх необходимого, чтоб мышцы могли нести меня бегом по лестнице на
двадцатый этаж… а то как вспомню поломку лифта на прошлой неделе…
Большим половником отец разливал уху, ноздри моей сопатки
дергались, ловили ароматы и передавали сигналы в мозг, тот переправлял в
желудок, дабы приготовился, начал выделять желудочные соки нужного состава, а
этот гад уже в нетерпении скачет, как конь, по всей утробище: какой сок, с ума
сошел, давай лей быстрее да побольше!
