Победитель конкурса, красный, разваренный и блестящий от
бисеринок пота, как сплошной клитор, усеянный мельчайшими жемчужинами,
кланялся, награду то прижимал к груди, то вскидывал над головой, торжествующий
и застенчивый одновременно, живое воплощение мечты любого провинциала: вот он
дерзнул покинуть далекие заснеженные Холмогоры и вместе с
водителями-дальнобойщиками добрался до столицы, где, чувствуя непреодолимую тягу
к знаниям, пошел учиться на мастера интимных причесок. Над ним, двадцатилетним
недорослем, здоровенным детиной, наделенным огромной физической силой,
смеялись, но он учился упорно, исступленно, быстрее всех овладевал знаниями,
уже на втором году учебы предложил новый метод размягчения кожи вокруг
обрабатываемого места, а к концу учебы даже издал серьезную работу о проблемах
спирального волоса с двойным ядром, что в районе клитора встречается втрое
чаще, чем в других местах.
Телеведущий, известный актер, народный артист России,
недавно получивший награду из рук президента, под яркие вспышки фотокамер
поздравил победителя и от лица коллектива НТВ поинтересовался, чем тот
занимается в свободное время.
Лауреат замученно улыбнулся, могучий такой красивый русский
богатырь, косая сажень в плечах, и голос его прозвучал, сильный и могучий,
способный перекрикивать звон мечей и грохот орудийных разрывов:
– Свободное?.. Откуда свободное время у творческого
человека?.. Свободное бывает только у… ладно, смолчу. А мне приходится
постоянно ставить эксперименты, проводить опыты, сложнейшие исследования.
Недавно я создал собственную лабораторию и переманил из одного института по
аэронавтике двух специалистов. Теперь на самом новейшем оборудовании я
исследую, как ведет себя волос или отдельные его части при разных вариантах
обработки!.. А необходимость следить за новейшими разработками коллег?..
– И что же, у вас совсем не остается времени?
Совсем-совсем?
Победитель утомленно, но в то же время счастливо улыбнулся.
– Служенье муз, – сказал он устало, – не
терпит суеты!.. Творчество – это и хобби, и работа, и все-все-все. Я счастлив
работать двадцать четыре часа в сутки… Недавно меня ввели в состав редколлегии
журнала «Модные прически», добротный консервативный журнал, где мы откроем
отдел интим-причесок… Надеемся, этот отдел разрастется в отделище, ха-ха,
простите, у меня понятные и близкие моей профессии ассоциации!.. Одновременно я
планирую издавать журнал, посвященный исключительно проблемам интим-причесок,
нужно только отыскать за рубежом подходящую полиграфию. Увы, наша не в
состоянии передать всю прелесть этих мест, где видна наша работа… Еще в
перспективе у нас выезд бригады мастеров в отдаленные города и даже села, чтобы
нести культуру в массы, показывать дояркам и гусяркам наши достижения и, так
сказать, на местном материале являть прелесть и высшую эстетичность этих
причесок. Я думаю, что такая поездка будет легкой, ибо у доярок, живущих на
свежем воздухе и на чистых продуктах, волос здоровый и не ломкий, легко
поддающийся любой обработке и принимающий любые формы…
Потом я проводил отца до лифта, а когда за ним закрылась
дверь, подумал-подумал и отправился на веранду. Все-таки, как ни костерю
русскую интеллигенцию, но почесать языком – наша национальная традиция. Так что
надо выдавливать из себя не только раба, но и русского интеллигента.
Увы, на веранде – пусто. На белом столе сиротливо смотрится
скромный букетик цветов в узкогорлом кувшинчике. Кресла на месте, ветер принес
желтый мясистый листок и с торжеством опустил на середину столешницы.
Солнце опустилось к линии горизонта, дальние дома дремлют,
вобравшие в камень дневной жар. Сейчас вечер, воздух медленно свежеет, но
каменная кладка тепло будет отдавать медленно, скупо, бережно, выторговывая
каждый час. Окна вспыхивают багровым, словно в квартирах взрываются бочки с
бензином, но женщины на балконах по-кошачьи лениво рассматривают соседок внизу,
поливают цветы в узких дощатых ящичках, прикрепленных к перилам.
Дальше за домами сизая дымка, кое-где еще проступают смутные
очертания дальнего леса, но само небо плавно переходит в такую же землю,
никакой геометр не отыщет линию горизонта. Ладно, не удалось принять участие в
извечном «Как обустроить Русь?», надо возвращаться, работать, хотя именно этого
русская интеллигенция больше всего и не любит… Ну да хрен с нею, я – не она. Я,
правда, тоже не люблю, но я – работаю.
Когда я поднялся на свою площадку, дверь квартиры Бабурина
отворилась. Он выдвинулся сияющий, жизнерадостный, в тренировочном костюме с
эмблемой «Спартака».
– Привет, гомо, – сказал он и сообщил: – Гомо,
оказываецца, в энциклопедии совсем не то, что ты думаешь!.. Это, га-га, значица
– человек!
Я достал ключи, спросил, не поворачивая головы:
– С чего вдруг в энциклопедию? От нее голова пухнет!
– Точно, – сказал он оживленно. – Дурак,
конечно. Полез искать, сколько голов забил Гомов, был такой супернападающий в
харьковском «Буране»… Зря, конечно. На хрен эти энциклопедии выпускают?
– Что, – поинтересовался я, – не нашел?
– Ты знаешь, – сказал он потрясенным
шепотом, – там вообще нет Гомова!
Я открыл дверь, сказал сочувствующе:
– В огонь такие энциклопедии… А куда делся Майданов? И
Анны Павловны нет. И вообще на тусовке тихо…
Уже переступил порог, как Бабурин сказал страшным шепотом:
– У них гость!..
Сказано было с таким значением, что я невольно повернулся.
Бабурин сиял.
– Что за гость?
– Тот самый гад, – сказал он возбужденным шепотом,
покосился на дверь квартиры Майданова, сказал еще тише, – что насиловал
Марьяну!.. Как-то узнал, что Марьяна забеременела, а аборт ей делать в ее
положении нельзя, принес цветы, сникерсы и бабки. Сперва Анна Павловна не
хотела его и на порог, но потом… ты ж знаешь их!.. когда надо в рыло, так у них
язык в задницу втягивает.
Я поинтересовался:
– А что Марьяна?
– Она еще в универе. Представляешь, что будет, когда
вернется?
– Он к тому времени смоется, – сказал я уверенно.
Я уже закрывал дверь, как Бабурин злорадно кинул мне
вдогонку прямо в щель противотанковую гранату:
– А этот гад еще и негра!
Конечно, я достойный человек и все такое, а еще больше –
стремлюсь им быть, пока же я – человек Теренция, то есть со всеми слабостями
человека. Дважды прерывал работу, выходил на веранду, а в третий раз там уже
сидел Бабурин, нетерпеливо ерзал.
– Что-то чайку восхотелось, – сообщил он. –
Да и вообще… Надо отдохнуть, все равно сколько у государства ни воруй – своего
не вернешь! Интересно, погнали они его или нет?
– Должны бы погнать, – сказал я нехотя, говорить
за спиной Майдановых про их беду не хотелось. – Но кто знает… Больно оба
мягкие.
