Я отмахнулся:
– Это неважно. Так список расширяется? Пока дело дошло
до первого сожжения, список пополнили еще с десяток наименований?
Он замялся, взглянул с некоторой нерешительностью, голос
упал до шепота:
– Ну, раз уж ты в курсе… Да, я в комиссии по
подготовке. На первом этапе рассматриваются двадцать четыре наименования.
Потом, конечно, список сократится, но что-то останется. Наверное, как ты и
говоришь, с десяток наименований. А потом, конечно, по мере усиления работы
нашего Комитета по защите и укреплению демократии, будут и новые книги в
списке.
– Только книги?
Он кивнул:
– Пока да.
– А потом?
– Пытаемся продавить подзаконный акт, чтобы вносить и
авторов. Не самих авторов, а их книги на сожжение. Не выборочно, а целиком.
Если автор в «черном списке», если националист или патриот, то все его книги в
огонь, не рассматривая по отдельности…
Вокруг костра танцы разрастались, буйное веселье охватило
всю площадь. На самом краю площади в темноте смутно маячат патрульные машины,
там тенями проскакивают фигуры в милицейской форме, но сюда ни один не
подходил.
– Надо бы как-то увековечить, – пробормотал
я. – Ведь сегодня день, который войдет в историю… Да и площадь бы
переименовать в… гм… нет, это пусть проработает Комитет по защите демократии.
Легунов оживился.
– А ведь верно! Эти мероприятия теперь станут
регулярными. Местом, так сказать, проявления демократичных принципов и
демократичного менталитета. Здесь будут сжигать книги недемократичных авторов,
а если вовремя оповещать население, то здесь возникнет излюбленное место для
молодежи. Кстати, хорошо бы на той стороне поставить лотки с хот-догами и
пиццей. И «пепси», конечно.
– А в киосках торговать хотя бы марихуаной, –
добавил я.
Он испугался:
– Что ты говоришь?
– Из-под прилавка. – объяснил я.
Он сказал нерешительно:
– Все-таки это нарушение…
– Мелочь, – успокоил я. – Ее вот-вот и так
разрешат. Зато будет наглядно: демократы готовы разрешить все наркотики, а
проклятые диктаторские режимы всегда жестоко преследовали наркоманию,
секс-меньшинства… Молодежь не любит думать, ей надо все наглядно, разжеванно. А
побалдеть, оттянуться, расслабиться, поймать кайф, отъехать – здесь как раз
такое место.
Он посмотрел на меня с некоторой долей отвращения.
– Ну, знаешь ли, тебе бы в политику. Прирожденный
жестокий циничный политик!.. Не собираешься куда-нибудь баллотироваться?
– Куда?
– Ну куда-нибудь?
Я покачал головой.
– Я философ. Мое дело – давать советы.
Он засмеялся:
– Так вроде бы одна Страна Советов уже накрылась медным
тазом, как говорит раскованная молодежь…
Костер догорал. Легкий порыв ветра поднял целую тучу пепла.
Девчонки с визгом разбежались в стороны, спасая импортную косметику на
хорошеньких мордочках, ребята хохотали и отмахивались. Из огромной черной груды
выкатилась нам под ноги обгоревшая по краям книга, я с трудом различил на
обложке: «Майн Кампф». Адольф Гит…
Легунов с наслаждением наступил на нее подошвой дорогого
ботинка. Захрустело. Он оглянулся, мощным пинком отправил книгу обратно в пепел
к конфискованному тиражу.
– Пусть хорошенько пропечется, – захохотал
он. – Вкусней будет!
И снова мне почудилось, что уже когда-то слышал и даже видел.
В горле слегка першит, но чувствую себя бодрым, наполненным энергией, и совсем
не хочется спать. Внутри бурлит беспричинное веселье, прыгать бы вокруг огня,
бегать с факелом, принадлежать к единому сильному мнению демократического
большинства, а кто не в большинстве, тех вот сюда, на костер…
Я вздохнул глубоко несколько раз, очищая легкие. При горении
что-то выделяется такое, что все мы немножко дичаем. А так вообще хорошо.
– А все-таки напечатали, – сказал я. –
Значит, это еще возможно.
Легунов поморщился, сказал с раздражением:
– Результат недосмотра! Или попытка самоубийства
какими-то кретинами. Понятно же, что даже если им как-то удалось протащить эту
книгу под другими названиями и бумагами в типографию, то в продажу поступить
все равно не удастся! На что они надеются?
Я покачал головой:
– Но все-таки грубо. Они ж до таких методов не
опускались, старались делать все рационально. Если кого и уничтожали, то волосы
срезали для матрасов, кожу использовали для абажуров и перчаток, из мяса варили
превосходное мыло. Естественно, все золотые зубы собирались и переплавлялись в
слитки. А здесь – в костер! Это ж сколько леса загублено!.. А труда рабочих?
Если уж запретили книги с пропагандой фашизма, с пропагандой войны, с
пропагандой расовой и религиозной розни, запретили выпады против
секс-меньшинств, запретили… словом, многое запретили, и список все расширяется,
как и принято в настоящем демократическом обществе, то надо пресекать все
раньше!
– Да, – сказал он, оживляясь, – недавно
выделены средства, чтобы камеры фейсконтроля поставить не только на всех
перекрестках, но на входах в магазины, у светофоров, на людных улицах, в местах
предполагаемых митингов… Тогда можно будет зачинщиков выявлять и наказывать
заранее!
– Да, – согласился я, – вот это будет настоящий
демократический рай!
Мы уже расставались, я сказал на прощание очень серьезно:
– Вчера по телевизору проскользнула передача про горы.
И хотя альпинистов не показывали, но я бы советовал убрать подобные передачи.
Он насторожился.
– Что случилось?
– Альпинисты, – обронил я лаконично. Он смотрел с
непониманием, я объяснил: – Альпинисты, скалолазы, даже горные туристы… если
честно, весь тот странный народ уж очень не вписывается в картину западного
образа жизни. Вместо того чтобы балдеть, оттягиваться, трахать все по дороге,
отрываться, кайфовать… они лезут на эти чертовы – бр-р-р! – горы. Я только
представлю – меня сразу мороз по коже. А по квартире так вообще холодный ветер…
Он зябко передернул плечами.
– У меня тоже. Сумасшедшие какие-то.
– Вот-вот, – закончил я. – Не надо, чтобы их
вообще видели, о них слышали, чтобы подобный образ вообще западал в сознание. А
лучше сразу нажать на нужные рычаги, Большой Хозяин за Океаном это сделать
может, и закрыть все альпинистские общества. Пусть оттягиваются и расслабляются
не только как все, но и все пусть знают, что других занятий вообще нет. Иначе
кто-то задумается, а что же это за странное удовольствие: отказываться от
балдения и лезть в горы? Ведь умный в гору не пойдет… А потом дальше – больше:
решит, что можно получать радость не только от жратвы, но и от воздержания,
преодоления, побед! А от подобных альпинизмов всего один шаг до руля самолета,
который протаранит Торговый Центр или Пентагон.
