И вот Эльвира Серочинска, которая теперь уже давно тренер, приезжая ко мне в гости, с восхищением, любовью и с какой-то особой нежностью вспоминает Ингу… Она очень долго стояла на ее могиле».
Борис Александрович Цыбин, в прошлом известный конькобежец, а затем тренер сборной страны, рассказал мне следующее об Инге.
Вначале он охарактеризовал ее как очень тактичного, чуткого и порядочного человека. Бывают отдельные спортсмены, говорил он, отличающиеся сверхгордыней и сверхсамолюбием. Есть они и среди чемпионов. Подавай им только первые места. Конечно, похвально и необходимо в спорте стремление быть сильнее всех, и Инга, кстати, тоже такое стремление имела. Но иногда приходится и проигрывать – и к этому тоже надо быть готовым, как говорится, достойно принять поражение. Так вот иные гордецы могут себе позволить в случае своего поражения вовсе не выйти на вручение награды за второе-третье место. Инга себе этого никогда не позволяла. Конечно, в душе она огорчалась, но не показывала виду, всегда была весела, общительна, и как бы ей ни было неприятно это поражение – а второе место на чемпионате мира или страны это отнюдь не поражение! – она тем не менее всегда выходила к пьедесталу.
Инга вообще была очень человечна и чутко относилась к людям, особенно простым, сочувствовала им, старалась помочь. Потому-то никогда и не позволяла обмануть их надежд, была сердечной и доброй. Могла последней вещью поделиться.
Вот так отозвался о ней Б. А. Цыбин.
А вот письмо Надежды Медведевой, известного фоторепортера из Свердловска:
«Сейчас бы Инга за меня порадовалась – это я точно знаю. Я считаю себя обязанной ей, так как, впервые увидев ее, потянулась за ней как за идеалом. Если бы, Володя, ты написал так, чтобы люди поняли и полюбили ее и чтоб не смогли забыть… Многие ли из известных спортсменов могут похвастать, что они стали такими необходимыми для людей, часто к спорту и отношения не имеющих… Напиши, как она была добра, о ее щедрости душевной, очень редкой в наше время, к сожалению. Ведь талант ее был не только спортивный. Мне всегда казалось, что за что бы она ни взялась, все бы у нее получилось так же легко, красиво, изящно, как ее прекрасный бег на коньках. Мне кажется, что даже если ее рекорды перекроют намного, не в этом дело. Не в секундах секрет, а в красоте. Все, что ни делала она, было красиво. Это уж от Бога ей было дано. И поэтому она неповторима. Она была человеком исключительной доброты. Это, Володя, говорю я, которая при ее жизни была ноль, и она могла отмахнуться от меня, как от назойливой мухи. Но она не отмахнулась, а ведь я ей только докучала, теряя дар речи при ней, и ей было, наверное, скучно со мной. Доброта, Володя, самое драгоценное в человеке… Обязательно напиши книгу хорошую, такую, чтобы и потом люди, не видевшие ее [Ингу] никогда, прочли твою книгу и поняли, что за человек она была и как это страшно, что ее нет и не будет никогда. Мне, например, ее всегда будет не хватать… За эти годы, что ее нет, я чего-то достигла, в городе меня уважают, и не только в городе: мне пишут из многих городов и республик, из социалистических стран. Правда, я складываю письма стопкой, не отвечая, и каждый раз думаю: «А как же она мне отвечала, девчонке, ничего не значащей для нее». Инга была человеком духовно богатым, душевно щедрым. Среди спортсменов не всегда такое встретишь. К сожалению, я знала ее так мало, но верила ей беспредельно».
Наш с Ингой отец
Долго я колебался, рассказывать об отце или нет. Но потом подумал, что раз уж выбрал откровенный стиль в своем рассказе, так надо и здесь быть откровенным, хотя не очень это будет веселое повествование.
Я уже рассказывал о том, что наша мама, Анна Михайловна, после продолжительного проживания на Рязанщине, где родилась и где прошли ее детские и юношеские годы, переехала затем вместе со своей мамой Евдокией Федотовной в подмосковный Павловский Посад. С нашим же будущим отцом она познакомилась в Москве в 1933 году. Так случилось, что она приехала погостить к своей подруге, жившей в Доме крестьянина на Неглинной улице, где как раз и произошла эта встреча.
Он был скромным и обходительным парнем, высокого роста, под сто девяносто, атлетически хорошо сложенным, с красивыми и мужественными чертами лица.
Некоторое время спустя они поженились. Это произошло в 1935 году, когда им не исполнилось еще и двадцати. Регистрация состоялась в павловопосадском ЗАГСе. В Павловском Посаде же сняли комнату, а затем, когда освободилась площадь у матери мужа Прасковьи Игнатьевны в доме на Петровке, 26, они переехали жить туда: дочь свекрови Леля вышла замуж и переехала к мужу.
Еще такое было: у Прасковьи Игнатьевны муж пил, и она перестала его пускать домой, и он теперь ночевал на бульваре, на лавочке, где, будучи нетрезвым, уснул, загорелся – загорелась его одежда от горящей папиросы – и в тяжелейшем состоянии был доставлен в больницу Склифосовского, где спустя тринадцать дней умер, до рождения своей внучки Инги.
Домоуправление могло изъять излишки площади, поэтому Прасковья Игнатьевна и согласилась прописать на свою площадь сноху Анну.
В Москве Анна устроилась работать в Министерство общего машиностроения, начальником канцелярии. А для дополнительного заработка вечерами печатала на пишущей машинке. Сверхурочные были необходимы, так как вскоре оказалось, что муж ленив и работать совсем не собирается. Поначалу она еще надеялась, что он переменится, и содержала его какое-то время за свой счет. Кроме того, нужно было половину стоимости квартплаты отдавать свекрови.
В 1936 году, в августе, родилась Инга. Когда ей исполнилось месяцев семь, муж наконец-то пошел работать – токарем на завод, находившийся в здании бывшего Петровского монастыря в Крапивенском переулке, что почти в двух шагах от их дома. За месяц работы он приносил домой мизер – рублей тридцать пять, не больше. А то скажет, что зарплату у него украли, и вовсе не принесет ни копейки. Или забюллетенит. Нередко жена будит его утром: вставай, на работу опоздаешь, а он отвечает, что ему во вторую смену. Во вторую смену вновь не идет. «Мне в ночь», – скажет. В ночь идет и всю ночь спит на работе.
– Специалист он хороший, – говорили про него на работе, – но ленивый, а ночью вообще только спит. Поэтому у него и зарплата такая ничтожная…
В 1937 году его призвали в армию. Служил он в погранвойсках в Средней Азии. С плеч Анны словно свалился большой груз. Она рассказывала впоследствии:
– Мне стало намного легче: на работе мне помогали, к празднику дарили подарки для Инги, я немножко вздохнула, ожила…
Ингу через Горздрав удалось определить в ясли. И вот там Анна сдружилась с воспитательницей – Наташей Бибикиной, которая очень полюбила Ингу, молчаливую и спокойную. Когда Анна задерживалась на работе, Наташа могла привезти ребенка домой к Анне и сама остаться ночевать у нее, а также к себе взять Ингу.
Но до окончания своей армейской службы муж приезжал еще раз домой. Это было в 1939 году. Приехал он сделать операцию колена, на котором образовался нарост, мешавший ему ездить верхом на лошади. Операцию сделали благополучно – в клинике у Петровских Ворот. Но вновь, в течение полутора месяцев, он был на иждивении своей жены.
