Туалет здесь был в три раза чище, чем в «Раме». Вместо ящика с презервативами над каждым из трех писсуаров висели приличные календари в рамке. Жидкое мыло из дозатора, а не порошок, горячая вода. Он тщательно высушил руки под сушилкой и вернулся в зал.
– Думаю, у нее депрессия, – говорила Келли, подвергая Трину заочному психоанализу, а Чарли от скуки слушал. – Привлекательная женщина, с деньгами. Почему ее тянет в такие места?
– Ей больше некуда идти, – предположил Чарли.
– По-моему, ей стоит пойти в какой-нибудь клуб.
– По-твоему, здесь не клуб, детка?
– Не называй меня так, Чарли. Я имею в виду клуб по интересам – клуб садоводов или филателистов.
– О да! Представляю себе: Трина с головой ушла в коллекционирование марок. Адекватная замена выпивке и блядству, нечего сказать.
– Я просто привела пример! – Поскольку Келли было двадцать с небольшим лет, она пока не успела утратить веру в людей. – Если бы у нее появилось хобби, появился бы и смысл в жизни.
Дверь открылась, и вошли Трина и Пит. Макияж на лице Трины совершенно не пострадал, а Пит, кажется, засыпал на ходу. Они отсутствовали около пятнадцати минут.
Пит уселся рядом с Чарли, а Трина отправилась в туалет.
– А мне здесь нравится, – заявил Пит, еле ворочая языком, точно снова принял на грудь. – Я и не думал, что у меня встанет, я ведь бухаю с трех часов дня. Рождественское чудо, не иначе.
Взгляд Келли выражал одновременно осуждение и сопереживание еще одной заблудшей душе. Пит взглянул на нее оценивающе и промычал, обращаясь к Чарли:
– Я б отсюда век не выходил, но нам пора к теще.
– Я подожду тебя в машине, а ты попрощайся с Триной, – сказал Чарли.
Пять минут спустя Пит бодро выскочил на улицу и забрался в «линкольн».
– А я думал, что это Энди Сэндовал подцепил ее в тот вечер и вдувал ей, пока она звонила Алексу и диктовала сообщение на автоответчик, – говорил Чарли, выруливая на дорогу.
– Да, точно. Но он мне рассказывал, что потом встречал ее четыре или пять раз, и она не помнила, что это был он.
– Ну и дела!
– Представляешь? Ну и я, конечно, вдул сейчас этой пьяной потаскухе. И вот я еду к теще праздновать Рождество, а мой член благоухает Триной.
– Может быть, остановимся где-нибудь, чтобы ты помылся?
– Нет, ни за что! – Он собрал в горсть рубашку на груди, зарылся в нее лицом и сделал шумный глубокий вдох. – И здесь ее запах. Стойкие у нее духи. Идем вместе, Чарли. Такое Рождество ты запомнишь на всю жизнь.
– Отчего ты вдруг разошелся? Минуту назад ты ползал, точно сонная муха.
Пит расхохотался.
– Посмотри, что у меня есть! – Он показал квадратик алюминиевой фольги. – Мы пару раз заправились в женском туалете, а потом она дала мне это. Типа подарок на Рождество. Хочешь нюхнуть?
– Нет, за рулем не буду.
– Ладно, я предложу Дорри. Пусть взбодрится.
Чарли держал путь на юг, к дому родителей его бывшей жены. «Жаль все-таки уезжать, не повидав напоследок детей, – думал он. – Ничего, я быстро».
Глава 7
– Когда ты в последний раз видел эту сучку? – спросил Пит.
– Ровно два года назад, под Рождество. Я приехал в молл купить подарки и вижу – она. Нагрузилась, как кляча, еле тащит свое барахло. Она, конечно, сделала вид, что не замечает меня, но я сам подошел и предложил помочь.
– Она, наверное, совсем не обрадовалась.
– Выдала эдакую улыбочку, – Чарли осклабился, растянув губы и выпятив кадык, – и говорит: «Большое спасибо, Чарли, я сама».
Пит отхлебнул из его фляги.
– Пойло почти закончилось. Ну да ладно, у тещи пополним запасы. Уж что-что, а выпивка у них отменная.
Они проезжали по улице жилого района, с солидными старыми домами и высокими голыми деревьями по обеим сторонам. На карнизах и деревьях висели цветные гирлянды. Чарли притормозил у дома, расцвеченного мелкими белыми огнями по всему фасаду, причем въехал на соседский газон, не заметив заметенного снегом бордюра.
– Черт! Разлил! – вполголоса выругался Пит, когда автомобиль тряхнуло, и стал вытирать рукавом штанину. – Ладно, все равно почти допили.
– Проклятый снег, – смущенно оправдывался Чарли, – бордюры замело, вот я и дал маху.
– Оставь машину прямо здесь. Сейчас никто не станет суетиться и вызывать копов.
– Я так и сделаю. Все равно мы ненадолго.
Пит уже высыпал две белые дорожки на обложке новенького дорожного атласа.
– Давай нюхнем.
В первый момент Чарли хотел отказаться, но потом решил, что это поможет развеять хмельной туман в голове и ему не придется позориться перед детьми, явившись пьяным.
– Давай.
После первого вдоха он пожалел, что согласился. В носу сначала запекло, потом горько-сладкая слюна хлынула в горло, вызывая рвотные спазмы, однако пьяная муть в голове начала рассеиваться. Выходя из машины, он был почти трезв.
Прежде чем войти, они обошли дом с восточной стороны, потому что Пит хотел заглянуть в окно столовой. Оглядывая знакомый двор при свете оранжево-багровых фонарей, Чарли чувствовал себя привидением. Было так тихо, что, казалось, слышно, как падают на крышу снежинки. Они свернули за угол.
– Ах, класс! – раздался громкий шепот Пита, который заглядывал, поднявшись на цыпочки, в освещенное окно. – Они едят десерт. Молчат. Дети все сонные.
– Я туда не пойду.
– Нет, пойдешь! Хочешь, чтобы я обрадовал твоих детишек, сказав, что ты был здесь, но не зашел? Идем! – Он махнул рукой, призывая Чарли следовать за ним на крыльцо.
Дверь была не заперта. Чарли задержался, чтобы вытереть ноги о коврик, а Пит потопал прямиком в столовую, оставляя грязные, мокрые следы на дубовом полу. По пути он еще вспрыгнул на замшевый диван, где тоже хорошенько наследил.
– С Рождеством вас, засранцы! – весело крикнул он.
Чарли опасливо шел позади, готовый в случае чего дать деру. Распахнув дверь, Пит ворвался в столовую. Чарли выглядывал у него из-за спины. В комнате было сумрачно – темно-зеленые обои скрадывали свет. На одном конце длинного стола восседала Дорри, напротив – ее муж, за столом сидели, развалясь, пятеро вялых, сонных внуков, две женщины лет тридцати пяти – сорока и один маленький и толстый зять. Этот был единственным подвижным элементом во всей картине – его вилка отчаянно работала, двигаясь между тарелкой с пирогом и его ртом. На столе стояли индейка, подлива, картофельное пюре, клюквенный соус, зеленые бобы. Из трех пирогов посередине лишь один был разрезан, и ел его только муж Сарабет.
– Эй, кто-то умер?! – заорал Пит.
