– А они и в самом деле ненавидят?
– Шеп, – мрачно произнес Фредди. – Тебе надо самому съездить и посмотреть.
– Не вижу особой надобности. И так достаточно наслышан. Я хочу знать: то, что они испытывают к «Фишхуку», в самом деле ненависть?
– Думаю, да. Может быть, не здесь именно. То, что болтают в нашем городке, просто дань моде. Но поезжай в провинцию – и поймешь, что «Фишхук» там действительно ненавидят.
Они въехали в район жилых кварталов. Вдоль широких, плохо освещенных улиц нескончаемой нитью потянулись серые ряды домов. Машин стало меньше.
– Кто будет у Шарлин? – спросил Блэйн.
– А, все тот же зверинец. Шарлин любит устраивать такие дикие сборища, где все дозволено и где всем друг на друга наплевать. И где можно переспать почти с любой женщиной.
– Да, я знаю.
Существо слабо, будто во сне, шевельнулось у него в мозгу.
– Все в порядке, – сказал ему Блэйн. – Успокойся и не двигайся. Нам повезло. Мы выбираемся.
Фредди свернул с шоссе на дорогу, которая стремительной спиралью поднималась вверх по каньону. Воздух похолодал. В темноте, раскачиваясь, шелестели деревья. Пахло хвоей.
За крутым поворотом показались огни дома. Он стоял на уступе скалы – современное здание, прилепившееся, как ласточкино гнездо, к почти отвесной стене каньона.
– Ну вот и прибыли, – весело произнес Фредди.
Глава 5
Вечеринка становилась шумной, не буйной пока, но шумной, как бывает в конце концов со всеми вечеринками, и здесь уже воцарилась атмосфера пустоты и бесцельности. Густой табачный дым, прохладный ветерок, залетающий из каньона в распахнутые окна, нескончаемая, никчемная болтовня, доносящаяся отовсюду, – все, казалось, говорило о том, что уже поздно и гости вот-вот начнут расходиться. Но на самом деле еще не было и двенадцати.
Герман Дальтон тяжело опустился в кресло, вытянул длинные ноги и, заправив в угол рта сигару, несколько раз провел пятерней по волосам, отчего его голова стала похожа на только что купленную щетку.
– Послушайте, Блэйн, – пробасил он. – С этим надо что-то делать. Если все оставить как есть, то скоро наступит время, когда понятие «бизнес» исчезнет. «Фишхук» прижал нас к стене.
– Мистер Дальтон, – устало произнес Блэйн, – если вам надо обсудить с кем-то этот вопрос, то я не подхожу для этой цели. В бизнесе я не разбираюсь, а о «Фишхуке» просто ничего не знаю, хотя и работаю там.
– «Фишхук» поглощает нас, – сердито продолжал Дальтон. – Лишает нас средств к существованию. Он разрушает стройную систему писаных и неписаных законов, которые на протяжении веков вырабатывались умными людьми, глубоко преданными интересам общества. «Фишхук» разваливает торговлю. Медленно, но неуклонно разоряет нас одного за другим. Взять хотя бы эти «мясные овощи»! Надо же такое выдумать. Сажаешь в грядку семена, а потом идешь и выкапываешь эдакий картофель, в котором протеина больше, чем в мясе.
– И теперь миллионы людей едят мясо, чего раньше не могли себе позволить, получая благодаря вашей замечательной «системе писаных и неписаных законов» гроши.
– А фермеры! Подумайте о тех, кто вложил капиталы в торговлю мясом. Я уже не говорю о компаниях по производству тары.
– Конечно, по всем правилам следовало бы поставлять семена только фермерам или владельцам универсамов либо продавать их не по десять центов за штуку, а по доллару или полтора. Тогда, конечно, натуральное мясо смогло бы конкурировать с семенами, а экономика не испытала бы никаких потрясений. Но в таком случае, естественно, эти миллионы людей никогда…
– Простите, – запротестовал Дальтон, – но вы не понимаете, что экономика – движущая сила нашего общества. Уничтожьте экономику, и вы уничтожите человека.
– Очень и очень сомневаюсь.
– Но правоту моих взглядов подтверждает история. Торговля создала мир, который нас сегодня окружает. Торговля открывала новые земли, отправляла корабли в далекие края, строила заводы и…
– Я вижу, мистер Дальтон, вы хорошо знаете историю.
– Да, мистер Блэйн, неплохо. И особенно меня интересует…
– Тогда вы должны были заметить, что мысли, обычаи и убеждения со временем устаревают. Это можно прочитать на каждой странице вашей истории. Меняется мир, и меняются люди и их взгляды. Вам никогда не приходило в голову, что экономика, о которой вы так тревожитесь, устарела и… больше не приносит пользы? Что она сыграла свою роль в развитии человечества и мир пошел дальше, и теперь экономика – понятие историческое, нечто вроде бронтозавра?
Дальтон даже подскочил в кресле, волосы его встали дыбом, сигара чуть не выпала изо рта.
– Боже мой! – воскликнул он. – Это ужасно. Неужели «Фишхук» в самом деле так думает?
Блэйн сухо усмехнулся:
– Нет, так думаю я, и у меня нет ни малейшего представления о позиции «Фишхука». Я ведь не член Правления.
Вот так всегда, подумал Блэйн. Куда ни пойдешь, всюду одно и то же. Вечно кто-то пытается выудить хоть какой-нибудь намек или крошечный секретик, касающийся «Фишхука». Эта стая стервятников, это сборище соглядатаев, которые жаждут знать, что же происходит, и воображают гораздо больше того, что есть на самом деле.
Дальтон снова откинулся на спинку кресла. Огромная сигара опять надежно держалась у него во рту, а волосы улеглись назад ровными рядами, словно их пригладили расческой.
– Вы утверждаете, что не состоите в Правлении. Значит, вы разведчик?
Блэйн кивнул.
– И вы летаете в космос и посещаете другие звезды и планеты?
– Да, именно.
– Но в таком случае вы – парапсих!
– Да, нас так называют. Хотя, простите за прямоту, в приличном обществе это слово стараются не употреблять.
Смутить Дальтона было невозможно.
– Интересно, что вы там видите?
– К сожалению, мистер Дальтон, я не могу ответить вам на этот вопрос.
– Вы летаете один?
– Нет, беру с собой тайпер.
– Тайпер?
– Такой механизм, набитый всякими приборами, которые записывают все, что происходит вокруг.
– Так эта штука летает вместе с вами?
– Да нет же, повторяю вам, я беру ее с собой. Когда я вылетаю, то прихватываю ее с собой как портфель.
– Значит, только ваш разум и этот механизм?
– Да, мой разум и этот механизм.
– Но это невероятно!
Блэйн промолчал.
Дальтон извлек сигару изо рта и внимательно осмотрел ее. Конец сигары был так изгрызен, что изжеванные листья мокрыми прядями свисали вниз. Сосредоточенно сопя, Дальтон покрутил сигару, чтобы завернуть размокшие листья, и отправил ее обратно в рот.
