Андрей, в отличие от коменданта, головы не терял. На сдачу он и не рассчитывал – экая глупость! Понятно же, что комендант будет выслуживаться что есть сил. Сдать крепость для него смерти подобно. Русские хоть и оценят, да не наградят, а к шведам тогда лучше и не соваться. Так что…
Только бой.
Но…
– Пока я жив, вы, собаки, в крепость не войдете.
– Мы не шведы, мы глотки молча рвем.
– Верните заложников.
– Нет. Им не причинят вреда, но и отпустить их туда, где опасно и стреляют, я не могу. Приказ государя – невинные пострадать не должны. По возможности.
Взгляд Пересветова-Мурата был полон презрения.
– Верить вам…
Языков возвысил голос так, что его было слышно и на стенах.
– Слово русского дворянина, не предателя, что вреда я им не причиню! Если кто решит присоединиться к своей семье – препятствовать не будем, отпустим на все четыре стороны! Но и в крепость безвинных на смерть не верну!
На том и разошлись.
И началась осада.
У Языкова и верно не было с собой пушек, достаточных для разрушения стен. Зато были люди, которые перекрыли все выходы из крепости. И шанцевый инструмент, так что русские принялись копать окопы и траншеи.
Пересветов-Мурат попытался отправить голубя – застрелили.
Гонцов перехватили.
И спокойно и упорно сооружали валы для батарей.
Шведы видели это из крепости, но противодействовать не могли. Их было меньше, к тому же русские, отступая, рушили все, что под руку подвернется. Идти по открытой местности? Заметили бы и убили.
Через шесть дней валы для батарей были готовы. А там и подкрепление подоспело. Корабли с пушками спустились вниз по Неве, причалили вне досягаемости шведов и принялись выгружать орудия.
Языков еще раз предложил коменданту крепости почетную сдачу, опять получил отказ и разрешил начать обстрел. Тем более вести были хорошие. Орешек взят, теперь, коли он успеет расколоть Ниеншанц до подхода основных сил, государь будет весьма доволен.
И Андрей Максимович приказал начинать обстрел.
Надо сказать, тут еще вмешалась судьба. Может, шведы и потрепыхались бы подольше, но Языкову неоправданно повезло. Одно из ядер уже на второй день обстрела попало в пороховой погреб крепости – и громыхнуло так, что даже пушки подпрыгнули.
А спустя какое-то время над Ниеншанцем заколыхался белый флаг.
И снова те же, и снова там же, но на этот раз Языков лучился самодовольством, а вот комендант крепости был белым от ярости.
– Я хочу обсудить условия сдачи.
– Без условий, – отрезал Языков. – Выходите и сдаетесь на милость победителя. Дальше вашу судьбу решит государь.
– Я могу остаться в плену. Но отпустите моих людей.
– Нет.
– Мы можем продолжать сопротивление.
– Не можете. Сколько у вас там осталось пороха? На два выстрела? На три?
– Вам хватит.
– А мы не пойдем на штурм. Я прикажу стрелять и стрелять, пока не размолочу вашу стену в ошметки. А сколько при этом останется от гарнизона – плевать. Государь меня ругать за это не станет.
– Отпустите хотя бы женщин и детей.
Пересветов-Мурат смотрел на русского и понимал, что торга не будет. Да и жизнь у него вряд ли останется после сдачи. Этот человек не лжет, он и правда будет уничтожать. А он…
Он может погибнуть в бою.
А может, и не в бою. Гарнизон – это живые люди, и после таких известий они его просто на штыки поднимут. Запросто.
– Тех, кого мы взяли? Отпустим. Но когда подойдет основной корпус, и они уже не будут представлять опасности.
– Я переговорю со своими людьми. Что их будет ждать в плену?
– Работа. Крепость укреплять надобно.
Вежливые слова, спокойные лица – и глаза. У Языкова – презрительные и жестокие. У Пересветова-Мурата – полные ненависти.
Ровно через шесть часов после этого разговора крепость Ниеншанц выбросила белый флаг.
Шведских воинов выводили, связывали и переписывали. Завтра же их приставят к работе. Копать рвы, укреплять стены… в Ниеншанце отныне стоит русский гарнизон. А называться крепость будет…
Алексей Алексеевич приговорил – Желудем. А что, тоже орешек, тоже грызть потребно. А Бог не выдаст – шведская свинья не съест.
Впереди лежал Выборг.
* * *
– Турки взяли Вену.
– Сонюшка, да ты что?!
Соня весело улыбнулась:
– Божий промысел, тетушка. Что тут скажешь?
– Нехристи! Ужасно! – выдохнула Ульрика-Элеонора.
Софья улыбнулась девушке:
– Конечно, неприятно. Но для меня это значит, что турки не будут разорять наши рубежи. Своя страна мне важнее, чем проблемы Священной Римской Империи.
– А если они пойдут вперед? – Феодосии было искренне любопытно.
– Вряд ли. Сил не хватит.
– А что мы теперь будем делать?
– Ждать пана Ежи из плена и государя с войны.
Ульрика чуть покраснела. Да уж, ждать государя… что-то он еще скажет? С другой стороны, пусть девочка и не красотка, но Софья с Лейлой уже успели над ней неплохо поработать. Сарафан подчеркивал и грудь, и бедра, волосы, отмытые от пудры, оказались пепельно-русыми, нос, конечно, никуда не делся, но правильно выщипанные брови зрительно чуть изменили форму глаз, и он стал казаться не таким огромным. А так – девочка неплохая. Мягкая, тихая, неглупая… золото будет, а не жена.
А лицо… ну что, ночью все кошки серы, только гладить надо уметь.
Брат Ульрики пропадал то на охотах, то на выездах, а девушка кочевала по Кремлю. От Софьи – к Любаве, Анне, Катерине с Марьей и Феодосией, общалась, училась русскому языку, ну и ее изучали. Пока впечатления были положительными. Ульрика усердно занималась русским, изучала православие, старалась всем понравиться. Но что еще Алексей скажет?
– Бася рада будет, – сбила Софью с мысли Анна.
– Да уж, этим двоим расставаться – хуже ножа. Рика, мы тебя обязательно познакомим. Пани Барбара Володыевская – замечательный человек. Умница, каких поискать. Надо вообще тебя свозить в Дьяково. Алексей там любит бывать, вот и тебе заранее покажем, что к чему.
Ульрика ответила благодарным взглядом.
Вообще в семье русского государя она чувствовала себя очень комфортно. Ждала иголок, неприязни, насмешек, а получила живое участие и дружескую помощь.
Сестренки у него вообще были замечательные. Умные, веселые, красивые. Тетушки отличались заботой. Царевна Ирина, правда, резковата. Но, узнав, сколько она делает для людей, вернувшихся из плена, Ульрика мгновенно простила ей жесткость характера. Тем паче царевна не хотела ее задеть, просто отвечала, как привыкла. Да и царевна Софья оказалась вовсе не страшной. И почему Кристиан отказался от Катеньки для Георга?
