Не обходилось и без трудностей, недавно сам на корабли несколько семей грузил… Решили, понимаешь, что можно на православной земле законы собственные устанавливать. Нет уж, раз ты тут – так ходи в церковь, Богу молись как положено, с батюшкой, опять же, словом перемолвись, детей на учебу отдай, сыновей потом – обязательно в учение, чтобы саблей владеть умели. А то как же?
Казачья станица – это тебе не холопская деревенька, здесь каждый мужчина – воин, защитник. А тут приехали, черт их разберет, откуда, вроде как из Голландии, беженцы, поселились, и начали требовать неясно чего.
Детей они в школу не отдадут, им Закона Божьего хватит. Да не православного закона, а невесть какого, о таком ни католики, ни протестанты не ведают. Что-то уж вовсе непонятное. Сыновей казакам на выучку тоже не отдадут – вот еще! Мы к вам приехали, так что вы нас защищать должны. А мы так поживем.
Батюшка с ними поговорить пытался, хороший поп, отец Федор. Иван его лично знает, так чуть не побили божьего человека. Бурчат что-то по-своему, глазами косятся… А суть одна. У нас свой бог, у нас свои дела – и не лезь в них. Вот куда это годится? Ты среди людей живешь, на чужую землю приехал, и ее ж законы соблюдать отказываешься? Точно отказываешься?
Ну, тут разговор с ними короткий и оказался. За шкирку – и на корабль. И куда подальше, в Турцию. Авось Бог милостив, не даст пропасть!
И умолитесь там на здоровье.
На Сечи, да и в Крыму, разные люди живут. Со своими богами. И католики, и протестанты, и православные… и вроде как в горло друг другу не вцепляются. Лет сто пройдет – все православными будут. Правда, и расселяли иноземцев – государь особливо просил – не более двух-трех семей на село. Переженятся потихоньку, кровь обновят, перемелются на русский лад…
Только потрудиться для этого придется очень много, может, и дети его конца не увидят, разве что внуки. Но ради своей земли – стоит.
Иван поправил перевязь, чуть сбившуюся на сторону, оглянулся на своих людей.
– Что с этой падалью?
– Сомлел.
– Ну и бросьте, где валяется. Если Бог милостив – выживет, нет – сдохнет.
Жалости к грабителям Иван и на грош не проявлял, вот еще! Со злом пришел – на своих двоих не уйдешь. Из десятка бандитов в живых осталось трое, но даже ложку ко рту им уже не поднести. Безруким-то…
– И поехали. Меня Мазепа видеть хотел. Приехал, разговора просит.
* * *
Иван Степанович Мазепа был из тех людей, которых Сирко не переваривал.
Вот посмотришь – и пригож, и хорош, и обаятелен, и гетманом абы кого не поставят, но!
Убивайте – не лежала душа у старого характерника к этому человеку. Черт его знает почему, а только ощущение, что на болоте с гадюками. Противно и тошно. Но выбирать не приходится.
Насколько помнил Иван, Мазепа раньше состоял при Дорошенко, но как пошел тот под турецкую руку, Мазепа вмиг откололся от предателя, прибежал к царю и был за то жалован еще Алексеем Михайловичем. А Алексей Алексеевич, видимо, проморгал угодливого мерзавца.
Хотя почему – мерзавца?
Ничем плохим Мазепа славен покамест не был, на своем месте был полезен, а что характернику не нравился… чутье к делу не пришьешь.
Так что и шести часов не прошло, когда Иван осадил коня у своего дома и полюбовался на Мазепину свиту.
Ох и разряжены, что те девки восточные. Камней налепили, дорогое оружие нацепили… С-соплячье!
Еще и по сторонам зыркают, мол, что это такое? Атаман, а в хате живет. Не во дворце. Да предлагали Ивану дворец, предлагали. Не захотел. Поздно ему уж переучиваться, да и ни к чему. Атаман – он со своими людьми жить должен, чай, не султан турецкий.
Мазепа ждал в хате, мирно попивая чаек с плюшками. Кухарка Ганна улыбалась гостю, но тоже как-то натянуто. Иван-то видел, а вот Мазепа то ли предпочел не замечать, то ли…
– Поздорову, батько Иван. – При виде хозяина Мазепа встал и поклонился. Уважительно.
– И тебе, Иван Степаныч, подобру. А с добром ли?
Желтые глаза Сирко впились в гостя двумя клинками.
– А тебе решать, батько…
– Ну, рассказывай.
В изложении Мазепы было так.
В Турции что-то, да назревает. И может так быть, что скоро опять придется кровавить клинки.
Иван согласно кивнул.
Да… Турция. Тот еще прыщ на ровном месте. Османская империя, чтоб ей! Но сильны, отрицать нельзя. Даже с султаном Сулейманом.
Его недавно из Вены выбили.
Это Иван тоже слышал. Знал. Как же, турки ее, почитай, три с лишним года удерживали. Сколько там народу полегло – подумать тошно, но хоть не своих, и то хлеб. Наконец туркам просто перекрыли все пути поступления провизии и боеприпасов и взяли измором.
Леопольд то ли торжествовал, то ли плакал. Казна пуста, город чуть ли не на куски разнесли – и гарантии, что набег не повторится, попросту нет. К тому же за это время турки усилились. Реформировали армию, часть бюрократического аппарата – и стали опасны. И куда они пойдут?
Опять в Европу?
Ой ли…
А вот сюда – могут. Понимают, что есть чем поживиться…
Иван Сирко выслушал гетмана и молча кивнул.
– Государю отписывать надобно.
– И опять на пули турецкие идти?
– Так ведь за свою землю, не за чужую…
– За свою ли? Царь нас сюда посадил, царь и согнать может.
И будь на месте Ивана Сирко кто из его детей, тут бы разговору и конец. Молоды были, вспыльчивы. А вот старый характерник…
Невелик труд – выхватить шашку да рубануть от плеча до пояса. Это можно, это легко. Только и Мазепа не дурак, и его можно не положить, и сам здесь упадешь, и… главное-то иное! Неспроста ж он такие речи заводит! Ох неспроста.
А потому…
– Может. Только и выбора у нас нет. На Сечи мы не жили – выживали, а тут хоть дети спокойно расти могут.
– А мы, казаки вольные, царю служим что те шавки! Только хвостом не виляем!
– Ты, Иван Степанович, мне не это говори. Что, другой царь есть? Коли дело сказать можешь – вот о том побеседуем. А коли нет выбора, так приходится и хвостом вилять, никуда не денешься. Разве что на живодерню.
Мазепа немного помялся, а потом, видя, что старый характерник не хватается за саблю, принялся излагать свою мысль. Очень осторожно, аккуратно, окольными путями.
Татары в Крыму сколько держались? И сами себе хозяева были!
Ну так теперь казакам надо их путь повторить!
Послать… подумать русского государя и отделиться от Руси! Турки помогут, ежели им помочь в обратную. И будут у казаков и корабли, и люди, и города. Кто согласен – пусть остается, работает тут, живет. Кто не согласен…
