— Если оба родителя евреи, то и их дети евреи, так говорят немцы! — воскликнул я.
— Да, это так!
— Так значит, если Иисус появился бы здесь, его бы тоже заставили носить жёлтую звезду?
— Видишь ли, я думаю, что он был бы вынужден! — подтвердил математик, выпрямляясь.
Наблюдая, как он удаляется от нас по гравийной дорожке, я был сконфужен более, чем когда-либо.
— Мы хотим жёлтые звёзды! Мы хотим жёлтые звёзды! — опять завопили вы оба в один голос.
— Ладно-ладно! — отмахнулся я. — В следующий раз получите их!
Ты и Ян выглядели возбуждёнными и счастливыми, когда я привёл вас домой, чем вызвали улыбку нашей матери, и она дала нам по яблоку.
В тот же вечер, отправляясь ко сну, я заметил, что мать о чём-то говорит отцу, и понял, что разговор шёл обо мне. Отец поглядел на меня с интересом, ещё без любви, но какими-то новыми глазами.
Я сделал две маленьких звезды из старой жёлтой пелёнки и написал на них чёрными чернилами слово JOOD. Вас обоих я заставил дать обещание — никогда никому не говорить об этом и не просить надевать их, пока мы не окажемся в самом глухом конце парка.
Маленькие рёбрышки прощупывались под вашими рубашками, пока я пришпиливал на них звёзды, а вы стояли в оцепенении.
Я так и не знаю, почему жёлтые звёзды приводили вас в такой восторг. Насколько я мог видеть, им не уделялась какая-то особая роль в ваших играх. Вам было достаточно просто обладать ими.
Чем радостнее были близнецы, тем удручённее становился я, воображая себе все возможные бедствия.
Любой нацист в чёрной униформе с красными эполетами может заметить нас во время прогулок и спросить, не мои ли это братья? Я отвечу — да, и тогда он спросит — где же моя звезда? Я отвечу, что потерял свою, а он скажет — пойдём к тебе домой, и я объясню твоим родителям, где им нужно её купить.
А если я скажу ему правду, что близнецы только притворяются евреями, он разорётся: «Ах вот как! Притворяются евреями! Да это ещё хуже, чем быть ими! Ну я покажу тебе, что значит притворяться евреями!»
* * *
В то лето евреев уже сгоняли на сборные пункты и отправляли в Германию и Польшу на принудительные работы. Ходили слухи, что там их заставляли работать на износ, как старых лошадей, и что там они гибнут.
Тогда же евреи начали скрываться, уходить на дно — такое появилось выражение.
Иногда на улицах можно было встретить целые еврейские семьи, напялившие в жаркий июльский день по пять слоёв одежды. Без лишних объяснений было понятно, что они направляются в потайное укрытие; прохожие старались не смотреть на них.
Я опасался, как бы Кийс не появился случайно в парке и не увидел близнецов.
Тогда он мог бы высказаться: «Вот так семейка! Дядя — в нацистах, сам — доносчик, братья прикидываются евреями! Отчего бы вам не попытаться быть просто порядочными голландцами! Ну да это напрасная трата времени! Вы же не сможете стать теми, кем никогда не были!»
К счастью, хотя Кийс и жил близко к парку, я никогда его там не встречал.
Боялся я даже евреев. Меня пугало, что какие-нибудь сильные евреи, например боксёры, расквасившие нацистам носы в том кафе-мороженом, проходя по парку и завидев поддельные звёзды, решат, что мы потешаемся над ними, и начнут колотить меня своими твёрдыми, как металл, кулаками.
Но и это тоже не случилось. Ничего не произошло из того, что я пытался предвидеть. А то, что произошло, я никогда и не мог предугадать!
* * *
Я обращал внимание только на тех людей, от кого ожидал неприятностей себе или близнецам, но эти двое, появлявшиеся с некоторых пор, совсем не интересовались нами. Обычно они обнимались и целовались, как будто находились дома за опущенными шторами, отвлекаясь иногда, чтобы испуганно оглядеться вокруг — не подглядывает ли кто-нибудь за ними?
Порой они спорили, и я слышал их голоса, не разбирая произносимых слов. Казалось, что они разговаривали не по-голландски.
После споров она часто плакала, а он снова обнимал её, хотя однажды он дал ей пощёчину.
На ней всегда были одни и те же светло-синее платье и шляпка. Длинные каштановые волосы выглядели так, будто их только что причесали.
Мужчина был коренастый, с цыганского вида усами, одетый в тёмно-синий костюм, явно великоватый для него, так как он постоянно подтягивал рукава к локтям.
Мужчина много курил. Оба носили жёлтые звёзды, которые они пытались прятать: ведь евреям не разрешалось посещать парки! Для этого он снимал свой пиджак, женщина надевала лёгкий свитер.
В тот день мы пришли в нашу часть парка, и я сунул руку в карман, чтобы достать звёзды для братьев. С ужасом я обнаружил только одну звезду! Уходя в спешке из дома, я не проверил — обе ли у меня с собой.
Если я выронил звезду между домом и парком, то это не беда, можно изготовить другую. Но если это случилось дома, то головомойка неминуема. Я попытался сочинить какую-нибудь правдоподобную историю для матери, но близнецы своим нытьём не давали сосредоточиться:
— Мы хотим наши звёзды! Мы хотим наши звёзды!
— Сегодня у меня только одна звезда. Вы будете носить её по очереди!
— Я первый! — закричал Ян.
— Нет, я первый! — закричал Уиллем.
— Если вы будете драться из-за этого, то никто из вас не наденет её!
Такое заявление ненадолго успокоило их.
— Тот, кто согласится быть вторым, будет носить звезду дольше!
Оба задумались на секунду, а затем почти одновременно крикнули:
— Я первый!
У меня в кармане нашлась монетка из числа ненавидимых всеми новых нацистских монет с изображением тюльпана.
— Ладно, — сказал я, положив звезду на землю, — мы кинем монету! Чья сторона с тюльпаном?
— Моя! — закричали оба.
— Так нельзя, чтобы у обоих был тюльпан!
— Пусть Уиллем берёт тюльпан, — крикнул Ян, — а я возьму звезду!
Он схватил звезду с земли и побежал прочь.
Уиллем мгновенно залился слезами. Ну не мог же я остаться равнодушным к такому его состоянию!
— Постой здесь, и ты получишь звезду первым! Только, пожалуйста, не плачь, договорились?
— Ладно!
— Помни: стой и не двигайся!
Теперь я погнался за Яном, который примчался прямо к сидевшей на скамье парочке, держа звезду на виду, и просил помочь прикрепить её. Когда я подбежал, он уже передавал звезду женщине.
— Это твой брат? — спросила она меня по-немецки.
— Да, он мой брат! — ответил я тоже по-немецки.
— Он должен носить свою звезду всё время. И то же самое относится ко второму мальчику. А также и к тебе!
