Женщина держала на коленях одеяло, так же как и Франс, но я видел, что ноги у неё есть. Она не сказала никаких слов благодарности, а вместо этого в один миг нашарила под одеялом и вытащила крошечное яблочко, которое положила в мою ладонь.
Я съел яблоко вместе с семечками за два укуса.
Может быть, прохладный воздух церкви и сладость яблока были тому причиной, но я чувствовал себя хорошо, вернувшись на склад.
Крыса дал мне деревянный совок и велел наполнять мешки горохом. Мне нравились и сама работа, и звуки падающих горошин, и появление заполненных мешков перед глазами. Я припоминал всё, что до сих пор приносило мне неприятности, но — удивительно! — не становился несчастнее от этих воспоминаний.
Удалось даже вздремнуть за кучей мешков. Такое нарушение я позволил себе впервые. Это был совсем лёгкий сон, настолько тонкий, что окружающие звуки были слышны, но сохранялись темнота и спокойствие.
Проснувшись, я огляделся — не заметил ли кто-нибудь меня спящим? — но склад выглядел тихим, почти пустынным; казалось, что даже солнечные пятна замерли на цементных стенах.
И вот именно тогда и там, пока я сидел на куче гороха и протирал глаза, в моём мозгу возникла великолепная мысль! Через секунду я уже был на ногах.
20
Франса я нашёл на берегу канала, сидящим в инвалидном кресле и глядящим на воду, и тут же рассказал ему свою идею.
— Мы будем использовать для доставок твоё кресло! Немцы не решатся поднять одеяло с колен безногого ветерана!
Предложение Франсу понравилось! Оно позволяло ему помогать в снабжении семьи едой, надеяться на возвращение доброго отношения сестры, и, может быть, даже выставить себя после войны достойным человеком!
— Да, — сможет он сказать, — я присоединился к германской армии для борьбы с коммунистами, но я заплатил за это своими ногами! Зато, возвратившись в Голландию, я помогал скрывавшимся евреям и бойцам Сопротивления!
— Впрочем, все эти бойцы Сопротивления — дерьмо! — рассуждал Франс, продолжая смотреть на воду. — Так же как и евреи! Ты знаешь, что означает Сопротивление для большинства из них? Немецкий солдат проходит мимо, а они суют руку себе в карман и показывают там фигу! Но уж после войны они же будут повсюду рассказывать о себе героические истории! А такие люди, как я, будут отброшены прочь тем же самым дерьмом!
Этой тирадой он выразил своё согласие на моё предложение, но при этом выдвинул одно условие:
— Для моих почек будет нестерпимо разъезжать на таких изношенных шинах по ухабам через весь город. Нам нужны шины получше!
— Но где же нам их взять?
— Есть у меня дружок в мебельной торговле! — ответил Франс с усмешкой.
* * *
По дороге Франс рассказал мне, как прежде он высмеивал своего приятеля Пита за его работу в Hausraterfassung
[3], где тот контролировал освободившиеся еврейские жилища. Всё неучтённое имущество, начиная от медных кастрюль до мебели и автомобилей, Пит вывозил в отдалённую сельскую конюшню для сохранения на время войны. «Не будь канцелярской крысой! — уговаривал его Франс. — Поезжай вместе со мной в Россию и воюй!»
Пит поджидал нас, стоя перед своим складом.
Завидев Франса, он не смог скрыть печального выражения на лице.
В первый момент он растерялся, не зная, как ему поприветствовать друга. Сначала он протянул руку, но затем наклонился и обнял Франса.
— Ты оказался умней! — сказал Франс, пока Пит толкал кресло вверх по пандусу. Я плёлся за ними.
Склад был огромен, но почти пуст. В одном углу стояли несколько десятков инвалидных кресел, все с навешенными ярлыками и выстроенные в ряд по размеру.
— Где же всё остальное? — спросил Франс.
— Уже давно отправлено в Германию! Мы сделали своё дело слишком хорошо и остались без работы!
— Я полагал, что всех евреев посылают в трудовые лагеря! — выразил я своё удивление.
— Так оно и есть! — подтвердил Пит.
— Как же смогут трудиться калеки, если инвалидные кресла у них отняты?
На мгновение Пит онемел, но потом нашёлся:
— Им выдадут новые кресла! Там, на месте! — и повернулся к Франсу.
— Франс, давай посмотрим, сможем ли мы подобрать для тебя подходящие колёса! — Пит снял свои очки в проволочной оправе. На его носу и по бокам головы остались вдавленные красные следы.
— Что же, они до сих пор тебе платят, хотя уже нельзя найти никакой мебели? — спросил Франс.
— Кое-что мы ещё находим! Кроме того, нам теперь платят за евреев! Тридцать семь с полтиной за голову! Если сейчас десяток тысяч евреев скрываются в убежищах, то они стоят 375 тысяч гульденов!
— Вот это деньги! — воскликнул Франс.
— Приходится делиться со всеми, нас тут занято около пятидесяти человек!
— Вы сами занимаетесь поисками?
— В основном, мы находим по подсказкам!
— А информаторы получают что-нибудь?
— Официально — нет!.. — сказал Пит таким тоном, который означал, что для старых друзей всегда существуют исключения.
— Мне бы не следовало покидать свой дом, Голландию! — вздохнул Франс, ощупывая резиновые шины, как домохозяйки проверяют фрукты на рынке.
* * *
Уже имея опыт применения своих идей, я оставил Франса снаружи около склада: мне нужно было договориться с хозяином об условиях в его кабинете без свидетелей.
— Если я обеспечу доставки в полном объёме практически без всякого риска, то станете ли вы платить мне по три гульдена за доставку?
— Почему именно три гульдена?
— Такова цена двух яиц на чёрном рынке! Доктор сказал, что моему отцу необходимо съедать по два яйца в день!
— Передай своему отцу, что я желаю ему скорейшего выздоровления!
— Спасибо, я передам!
— Как же ты собираешься доставлять заказы?
Я объяснил ему своё предложение, указывая на Франса за окном.
— У тебя есть голова на плечах, Йон! Ты можешь это тоже передать своему отцу!
Диспетчер дал мне адрес бакалейного магазина на Лейлиграхт и сказал, что там следует спросить — вышел ли уже господин ван Хоуфен из тюрьмы?
— Это пароль или действительный вопрос? — уточнил я.
— И то, и другое!
На мой вопрос в магазине все только покачали головами. Ни единого слова не было сказано в ответ, и они приняли от меня десять килограммов гороха в стручках.
В этот вечер я вручил моей матери два яйца.
