Многих партийных бонз смущали поведение и внешний облик кандидата. Его ярко выраженный нарциссизм и непредсказуемость априорно заставляли некоторых конгрессменов-республиканцев дистанцироваться от возможного претендента на пост главы государства. В частных беседах Манафорт не раз заверял, что уже совсем скоро Трамп обретет образ политика, полностью соответствующий стандартам «Великой старой партии». Он настаивал, что в ходе избирательной кампании Трамп просто играет некую актерскую роль и, находясь вне ее, полностью соответствует общепринятым нормам. Однако кандидат не поддержал таких заявлений Манафорта и предпочел оставаться таким, каким его лучше знали однопартийцы. Трамп оставался Трампом.
Через неделю после «обработки» Нью-Йорка Трамп отправился в Пенсильванию, Мэриленд, Делавэр и Род-Айленд. В каждом из этих штатов он одержал победу, после чего сказал журналистам, что «теперь считает себя наиболее предполагаемым кандидатом». Оставалось единственное препятствие – праймериз в штате Индиана, назначенный на 3 мая. Для Круза это была последняя возможность остаться в гонке, поэтому он сделал все возможное, чтобы попытаться изменить ситуацию. Кейсик и Круз заключили «мирный договор», решив, по возможности, держаться друг от друга подальше, однако этот хрупкий альянс быстро рассыпался. Выступая по телевидению, Круз заявил о желании видеть своим вице-президентом напарницу по кампании Карли Фиорину, но это было уже скорее актом отчаяния и последней попыткой поднять популярность, лишний раз «засветившись» в новостях. Поскольку кандидатура Круза получила одобрение у губернатора штата Майкла Пенса, Трамп кинулся за поддержкой к еще одной легендарной личности Индианы – к легендарному баскетбольному тренеру местного университета Бобби Найту, славящемуся своим, мягко говоря, экстраординарным поведением.
В итоге Трамп одержал победу и в Индиане. Прежде чем он успел выступить с победной речью, Круз вышел из гонки. На следующий день за ним последовал и Кейсик. Счастливая команда Трампа фотографировалась в Tramp Tower, осознавая, что выиграла одну из самых удивительных выборных кампаний в политической истории страны. После официальной части Манафорт и члены семьи Трампа отправились отмечать событие в расположившийся рядом сигарный бар. Кандидат, а точнее – состоявшийся кандидат, предпочел лечь спать.
После Индианы Трамп, практически не встречая сопротивления, выиграл праймеризы в Калифорнии, Нью-Джерси и Нью-Мехико, но эти мероприятия носили больше формальный характер. Пора бы было переориентироваться на предстоящие осенние выборы, но на этом этапе он оказался втянутым в полемику, инициированную своими же однопартийцами. Несмотря на то, что многие республиканцы, испуганные перспективой правления Хиллари Клинтон, оказывали Трампу всяческую поддержку, некоторые видные активисты, наоборот, предпочли от него дистанцироваться. Спикер Палаты представителей Пол Райан, официально поддержавший Трампа, теперь, казалось, ежедневно лез из кожи вон, чтобы дать критическую оценку тому, что сделал или сказал кандидат. Ромни продолжал вести свои обстрелы издалека, объясняя налево и направо: «Я хочу, чтобы мои внуки видели, что я не могу игнорировать поступки и изречения господина Трампа, характер и темперамент которого непригодны для лидера свободного мира». Бывший заместитель Госсекретаря США Ричард Армитидж заявил, что Трамп вообще не является республиканцем, поскольку его не заботят ничьи проблемы и, будучи пожизненным членом партии, будет голосовать на выборах за Клинтон. Да и внутри самой кампании Трампа так и остались неясности, связанные с увольнением Левандовски и его замены на Манафорта.
Клинтон также завершила предвыборную гонку среди демократов, и теперь, в июле, обоим кандидатам предстояло пройти утверждение на партийных съездах. Уже не имело смысла бороться за новый электорат, поэтому Трамп вернулся к некоторым старым позициям. В июне 2016 года очередной боевик, присягнувший на верность ИГИЛ, открыл огонь по посетителям ночного гей-клуба в Орландо, в результате чего погибло 49 человек. Трамп снова призвал к решительным мерам, запрещающим въезд в страну мусульманам (как и в случае в Сан-Бернардино, стрелок Омар Матин оказался урожденным гражданином США). При этом Трамп прозрачно намекнул, что президент находится в союзе с врагами государства. (Когда Washington Post предала это огласке, Трамп отрекся от своих слов, сказав, что больше не верит этой газете и никогда не будет больше с ней сотрудничать. Подобный «отъем верительных грамот» уже практиковался в избирательной кампании Трампа по отношению к десятку других информационных агентств. Он публично назвал The Post «лживой однодневкой», хотя за кулисами его команда продолжала сотрудничать с ее репортерами.) Далее Трамп поднял настоящую огненную бурю, призывая Федеральный суд пересмотреть коллективный иск против Trump University, обвинив судью, имеющую индианские корни в пристрастности, в связи с его известной неприязнью к латиноамериканцам. Некоторые республиканские лидеры призвали своих коллег использовать эти факты на съезде. Подобные призывы напоминали попытки запрыгнуть в уходящий поезд. Сенатор Линдси Грэм назвал нападки на судью «самым антиамериканским делом со времен маккартизма». «Возможно, кто-то хочет остаться вне политической арены. – говорил Грэм. – Придет время, когда любовь к своей стране перевесит ненависть к Хиллари». Райан, так официально и не отменивший своей поддержки Трампа, как кандидата, заметил, что «совершенно неприемлемо нападать на судью, особенно проявляя при этом элементы классического расизма».
Тем не менее Трамп держался твердо и даже вызывающе. После расстрела в Орландо он выразился совершенно прямо: «Я не хочу быть политкорректным. Я просто хочу делать правильные вещи и готов кое-что прояснить на этот счет. Я хочу снова сделать Америку великой страной». По его словам, это была его единственная мотивация, и именно из-за нее он готов идти на сделки с карьеристами-политиканами, сомнительной прессой и усиливать собственную службу безопасности. «Эта ситуация ненормальна, – сказал он о своей новой жизни кандидата в президенты. – Для того что бы проехать несколько кварталов по городу, приходится проводить чуть ли не силовую операцию. Я сажусь в машину, а вокруг тысячи людей. Они перекрывают улицы, размахивают руками на углах, а я схожу от этого с ума. Это относится не только ко мне, но и к моей жене. И когда мы сидим вместе в машине за толстыми бронированными стеклами, она смотрит на меня и спрашивает: «А ты уверен, что тебе это нужно в жизни?».
Эпилог
Закон и порядок
Человек, который хотел стать президентом, приподнялся из высокого кожаного рабочего кресла и, застегнув пиджак, жестом пригласил посетителей следовать за собой: «Вперед, ребята. Я хочу вам кое-что показать». По толстому ковролину офиса Trump Tower, из которого открывался потрясающий вид на Центральный парк и величественное здание Plaza Hotel, мы прошли через коридор и оказались в кабинете без окон. Кабинет находился совсем рядом, шагах в пяти.
Большую часть помещения занимал стол, поверхность которого полностью покрывали стопки журналов. «Это только за последние четыре месяца», – пояснил Трамп, указывая на обложки. С них кандидат улыбался, махал кому-то рукой, хмурился, дулся, но это был только он, Дональд Дж. Трамп. «Вот Time, – пояснил он, – три раза за четыре месяца. Такого еще ни у кого не было. Просто удивительно». Далее следовали New York Times Magazine, Esquire, Rolling Stone и множество других. Образ человека, который выдвигался на пост президента-республиканца, переходил из одного издания в другое, подчеркивая его успех (или хотя бы общеизвестность). Трамп казался очень впечатленным. Этим солнечным июньским днем он казался воплощением силы позитивного мышления, которое абсолютно закономерно вознесла его, выросшего в офисе Фреда Трампа и церкви Норманна Винсента Пила, к самой вершине. В этот момент Трамп одновременно казался и удачливым бизнесменом, и жестким руководителем, и разгоряченным ребенком, который, по словам сестры, был «просто хорошим парнем из Квинса». Через несколько мгновений он вышел из этого состояния и предстал перед нами классическим американцем с еле заметной примесью параноидальной нервозности. Теперь это уже был автор «Искалеченной Америки», бросивший в массы знаменитый тезис «У нас больше нет страны» и грозившийся подать на нас в суд, хотя, по его словам, и наслаждался интервью. Казалось, что эти две несовместимые ипостаси могли бы быть предметом авторского вымысла, придуманного для того, чтобы описать личность, не только подарившую надежду удовлетворения великих национальных амбиций, но и испытывающую страхи, сомнения и даже подозрительность.
