«Какое безумие! — подумал Дик. — Какое трогательное безумие: использовать своего собственного умершего сына в качестве справочника, чтобы уладить исторический вопрос!» Но в глубине души он знал, что, оказавшись в подобной ситуации, он сделал бы то же самое, что он всю жизнь искал именно такой справочник и что речь идет о чем-то большем, нежели об историческом вопросе, речь идет о вере или об ее утрате, другими словами, о жизни и смерти епископа. Потерять Христа означало для Пайка потерять все, даже если он уже и говорил, с серьезной невозмутимостью бизнесмена, предвидящего реконверсию, о возможном отказе от духовного сана и о переходе в частный сектор — он так и говорил: «в частный сектор».
Пайк убедил Дика и Нэнси поприсутствовать на одном из сеансов с участием женщины-медиума, которую ему рекомендовали. Филип нехотя согласился, ему было тяжело видеть, как столь блестящий и столь близкий ему по духу человек под властью страха погружается в верование, которое сам Дик считал нелепым. «Подумать только, — размышлял он, — епископ так же свято верит в посмертные заявления своего сына, как апостолы или я сам уверовали в воскресение Христа. Да кто я такой, чтобы осуждать его плохо обоснованную веру и пожимать плечами, когда существует подобное же отношение к моей собственной вере?»
Женщина-медиум жила в Санта-Барбаре. Это была старая ирландка. Она утверждала, что посылает все свои доходы от этой деятельности в ИРА. Во время сеанса Фил и Нэнси делали записи, которые должны были помочь епископу при написании его будущей книги.
Совершенно очевидно, что медиумы, ясновидящие, парапсихологи в целом опираются на сведения, которые им неосознанно предоставляют сами клиенты, на широко известные факты, которые, будучи представленными в нужном свете, могут произвести впечатление откровения, и наконец на интуицию — если промахнулся, быстро переходи к другому, если нет, ты выиграл. Однако всякий, кто хоть раз общался с ними (если нет, то ему действительно не повезло), знает: даже если вы во всем разобрались с точки зрения логики, все равно остается некий необъяснимый осадок, какая-то мелочь, необязательно значимая, о которой парапсихолог, по идее, не должен бы знать, и совершенно непонятно, как это могло стать ему известным. Это волнующе, но не настолько, чтобы изменить ваше мировоззрение или хотя бы заставить вас поставить ржавый гвоздь на какую-либо форму оккультизма. В тот вечер тень Джима Пайка-младшего при посредстве старой покровительницы ИРА намекнула на некую ритуальную, но сугубо личную шутку, которую Фил и Нэнси сыграли с хозяином одного из ресторанов в Беркли, заподозрив, что тот работает на КГБ. Впоследствии в течение нескольких недель Фил пытался найти рациональное объяснение тому факту, что медиум из Санта-Барбары смогла узнать об этом. И в конце концов решил, что хозяин ресторана действительно был из КГБ, да и медиум тоже, после чего забыл об этом деле. Впрочем, эта деталь прошла незамеченной для Пайка и Марен, которые были слишком взволнованы встречей с душой Джима-младшего, вновь повторившего родным, что он их прощает и желает им счастья. Что же касается «подлинности» христианству, увы, на этот счет душа хранила молчание.
Несколько недель спустя, несмотря на великодушное прощение Джима-младшего, Марен, которая страдала от рака и которую епископ собирался бросить, тоже покончила жизнь самоубийством. Марен использовала для этого коктейль из таблеток, в употреблении которых она (как Дик и как, впрочем, и сам епископ), была столь опытна. Секонал, амитал, дексамил — сколько раз Филип тайком брал их из аптечки своей тещи и епископа?
Трагическая судьба Марен сильно потрясла Дика еще и потому, что в самом начале их знакомства эта женщина казалась ему непоколебимой скалой, воплощением силы и надежды, которые дарили христианские добродетели. Услышав о ее смерти, Филип понял, что колесо повернулось, положив конец благоприятному циклу, короткому промежутку времени, когда он и его соратники были счастливы. Черная завеса простерлась над пылкой беспечностью шестидесятых годов, которые он так любил. С тех пор как ЛСД запретили, стали рассказывать все больше и больше историй о неудачных психоделических путешествиях, как если бы Палмер Элдрич, используя запрет, встал на перекрестке Хейт-Эшбери, колыбели невинной цивилизации хиппи. Приверженцы ЛСД организовывали процессии на улицах, в парке Золотых Ворот, колотя в барабаны и повторяя мантру «ОМ», в надежде прогнать плохие вибрации. Но все было тщетно. Теперь появились и покойники. Говорили, что мафия взяла под свой контроль рынок наркотиков и без стеснения сбывала всевозможную отраву. Окружающие вели себя так, как будто ничего не произошло, но Филип Дик знал, что червь уже заполз в плод.
Однако никогда его собственный мир не казался таким стабильным. Внешне сорокалетие добавило ему веса, мудрости, осмотрительности. Никаких бурь. Женщина, которую он любил, ждала от него ребенка. Они переехали в более просторный дом. Филип Дик становился известным, его все чаще переводили на другие языки. Благодаря приличным гонорарам, он смог осуществить заветную мечту — мечту ребенка и вместе с тем остепенившегося человека — и заказал огромный бронированный, огнеупорный металлический шкаф, в который собирался сложить все те богатства, что таскал за собой с тех пор, как ушел от матери: рукописи, письма, редкие пластинки, коллекции марок, иллюстрированных и научно-фантастических журналов, которые уже давно стали раритетами.
Однако, когда ему наконец доставили этого монстра, который, без ящиков, весил триста пятьдесят килограммов и должен был занять целую стену в его кабинете, радость Филипа была омрачена приступом тоски. Купив такую вещь, вы уже не сдвинетесь с места, все кончено, якорь брошен. Затем Дик вспомнил, что дракону Фафниру из оперы Вагнера «Кольцо Нибелунга» предсказали смерть и рассеивание его сокровищ, и его стало одолевать противоположное чувство: теперь он боялся не пресыщенности, а утраты. Желая помочь грузчикам, Дик заработал грыжу, что он расценил как знак божественного неодобрения. Не приобретайте богатств. Все, чем, как вы думаете, вы владеете, будет у вас отнято.
Мин-и, сказала «Ицзин», поражение света.
Именно тогда Дик получил изданную наконец антологию Эллисона. В маленьком мире научной фантастики говорили только о ней. Вступление, которое описывало его как гениального наркомана, сочинявшего свои шедевры под действием ЛСД, заставило Филипа улыбнуться. Эллисон, как всегда, преувеличивал, но Дик вынужден был признать, что ему удавались подобные вещи. Затем, взволнованный, он перечитал свой собственный рассказ, «Вера наших отцов» («Faith of Our Fathers»).
Действие происходит в одном из тех тоталитарных миров, создание которых входило в число специализаций Дика. На это его вдохновляли Джордж Оруэлл, Ханна Арендт и реальность. Мир, в котором телевизор служит не для того, чтобы его смотрели, а чтобы с его помощью следить за гражданами. Позади каждого экрана расположена камера, способная удивить наших современных операторов, вооруженных специальными приборами для определения числа слушателей радио- и телепередач. При помощи этой камеры власти проверяют усердие, с которым зрители смотрят телевизор, и их восприимчивость к пропаганде, распространяемой Гидом, чье высочайшее лицо ежедневно показывают по телевидению. Так продолжается вплоть до того дня, когда главный герой, проглотив некое запрещенное вещество, вдруг видит вместо этого лица нечто ужасное, запредельный кошмар, перевоплощение Палмера Элдрича. Галлюцинация, сказал он себе, и, конечно, не мог задаться вопросом, а не является ли эта галлюцинация на самом деле видением крайней реальности. В дальнейшем его догадка подтверждается. Войдя в контакт с подпольной организацией сопротивления, герой узнает, что наркотик, который вызвал его видение, вовсе не галлюциноген, а напротив, антигаллюциноген. Настоящий галлюциноген подмешивают в водопроводную воду, и все население постоянно принимает его, ничего не подозревая, и именно под действием этого наркотика люди каждый вечер видят одни и те же гармоничные черты Гида. Только те, кто принимают противоядие, «люциноген», если хотите, видят Гида таким, каким он является на самом деле, то есть каждый раз по-разному ужасным. Потому что в действительности Гид — это Бог, капризный и жестокий. В итоге герой встретился с ним лицом к лицу, и нет ничего ужаснее и опаснее, чем это видение, на котором рассказ и заканчивается в чудовищно уклончивой манере.
