Тому, кто сомневается в том, что непонятные физические феномены доказывают возвращение его сына из мира мертвых, епископ в нетерпении приводил следующий пример:
— Вы заглядываете под машину и видите лужу. И, хотя вы не видели, как эта вода вытекала из мотора, вы, тем не менее, вынуждены предположить, что это так. У вас есть все причины это предполагать, вы вправе это сделать. Я был адвокатом и могу вам сказать, что можно считать доказательством…
— А машина стоит на частной стоянке? — обрывает его шизофреник. — Или на общественной?
— Я вас не понимаю. — Епископ явно в замешательстве.
— Если, кроме вас, там никто не паркуется, тогда, безусловно, вода из вашей машины. Но она вытекла не из мотора, скорее, из радиатора, или из насоса, или из трансмиссии. Если у вас автоматическая коробка передач, то там находится специальная жидкость, очень похожая на воду. У вас автоматическая коробка передач?
— Где?
— В вашем автомобиле?
— Я не знаю. Я говорю о гипотетической машине.
— Вот как? Во-первых, прежде всего следует выяснить, о какой именно жидкости идет речь. Для этого надо лечь на землю, протянуть руку, обмакнуть палец в лужу. Теперь определим, что это: масло, бензин или вода? Предположим, вода. Это можно объяснить следующим образом: когда мотор работает и радиатор нагревается, иногда возникают излишки воды, которые стекают через специально предусмотренное для этого отверстие. А какая у вас машина?
— Кажется, «бьюик», — удрученно отвечает епископ.
— Нет, «крайслер», — мягко уточняет Эйнджел.
— А? — переспрашивает епископ.
Все, что нужно уметь в жизни, повторяет Дик, это починить свою собственную машину. Не какую бы то ни было абстрактную машину, не машину вообще, машин вообще не существует, потому что ничто не существует вообще. Существуют только конкретные вещи, и нам вполне должно хватать тех, что встречаются на нашем пути. Все остальное опасно. Мы начинаем подмечать нелепые повторения, придумывать какие-то смехотворные связи, верить в то, что за всем этим стоит некий план, нам хочется раскрыть его, — короче, мы становимся параноиками. Молодые люди, остерегайтесь такой перспективы: достаточно сунуть палец в механизм. И я знаю, о чем говорю, это моя собственная история.
А сейчас мы возвращаемся в клеточку под номером 16: ирония и отступление, зима души. Если верить Санчо, Дон Кихот, перед тем как умереть, вернулся в реальный мир. А вместе с ним, как кажется, и Сервантес, поскольку он закончил на этом свой роман, — а ведь некая мысленная привычка, которую сложно искоренить, требует, чтобы последняя глава содержала нравоучение и смысл истории.
Поскольку «Трансмиграция Тимоти Арчера» была последней книгой Дика, можно сделать вывод, что преимущество осталось за Филом. Итак, люди вроде Джетера, апостола дерьма, с удовольствием видели в этом «завещании» показательный «возврат к реальности», хотя и проникнутое разочарованием, но вполне мирное согласие с окружающей нас нелепостью, со сложным и удивительным слабоумием мира. Нет смысла, нет обратной стороны, и, возможно, это даже к лучшему, во всяком случае, тот, кто от этого откажется, — свинья.
Но Дик и был свиньей, точнее, Крысой. Он не смог удержаться от того, чтобы не закончить свою последнюю книгу предположением, что покойный епископ переселился в тело и разум своего соперника, молодого шизофреника. А заодно и отметить, что шизофреник и рассказчица изучают волнующие факты, участвуя в разрастающемся скандале. Утомленный, Дик чувствовал приближение смерти и боялся того момента, когда рулетка остановится и шарик выпадет на какую-нибудь цифру, чет или нечет, а это обязательно произойдет. Он знал, что этот момент наступит, но вплоть до последней минуты, в той мере, насколько это зависело от него, упорно не хотел делать выводы, продолжал спорить с самим собой и интересовался исключительно предпоследними истинами.
В сентябре 1981 года у Дика было последнее видение. Спаситель заново родился, он рос на Цейлоне, в бедной семье, под именем Тагора. Считая, что он сам избран, чтобы подготовить почву, Дик обобщил все это в статье, копии которой разослал всем своим друзьям и знакомым, а также отправил в один малоизвестный любительский журнал. Это послание обобщило его обычные религиозные идеи с экологическими тезисами, которые к тому времени начали свирепствовать на калифорнийской земле. Экосфера священна; тот, кто наносит вред экосфере, вредит Богу; и Тагор, новый Христос, готовится к тому, чтобы взять на себя все людские грехи против экосферы…
Тон, в котором были написаны письма друзьям, свидетельствует о том, что сам Дик искренне в это верил. Но это не помешало ему ни опубликовать свою статью под именем Хорселовера Фэта, ни послать в тот же журнал статью, пародирующую его последние произведения, где можно было, например, прочесть следующий пассаж (причем, похоже, в это он тоже верил ничуть не меньше):
«Кажется, что Дик пытается загладить дурную карму, приобретенную им за те годы, что он провел в компании преступников, агитаторов, отбросов Северной Калифорнии. Мы можем предложить ему лучший способ преуспеть в этом: кончай писать, Фил, и верить во все те глупости, что проносятся в твоей голове. Посмотри лучше телевизор, закури сигарету с марихуаной, если хочешь, ты не умрешь от этого, и живи до тех пор, пока твой мозг не очистится как от прошлых дурных дней, так и от твоих реакций на них».
Написав это, Дик облегченно вздохнул и вернулся к своей Экзегезе.
Глава двадцать четвертая
НЕРАЗРЕШИМОЕ
Случай или Провидение избавили писателя от возможности произнести свое последнее слово на ложе смерти. Поэтому осталось неизвестным, покинул ли он этот мир в облике Фила Дика или же Хорселовера Фэта.
17 февраля 1982 года Дик долго беседовал с неким журналистом о своей последней причуде. Как-то он увидел по телевизору некоего Бенжамена Крима, своего рода гуру нового времени, и с тех пор считал его одним из величайших духовных светил нашего смутного времени. Заинтригованный сходством между посланием Тагора и рассуждениями Крима об Эре Водолея, Дик послал ему некоторые из своих книг, вместе с инструкцией по применению, взятой им из Эгзегезы, и теперь очень ждал их встречи. Он объяснил это журналисту, затем, упросив выключить магнитофон, изложил тому все свои сомнения относительно этого дела. Вечером Дик перезвонил журналисту, заявив, что, возможно, то, что он сказал не для записи, лучше всего выражает суть его мыслей, а записи хранят только их следы. Было сложно сказать, беспокоило Фила это или веселило. Это был его последний разговор.
Через день соседи Дика, обеспокоенные тем, что он не выходит и не открывает дверь, взломали ее. Филип лежал на полу без сознания. Врачи сначала думали, что он оправится после этого удара, но в последующие дни он перенес еще два. Фил не мог ни говорить, ни двигаться, только его глаза свидетельствовали о том, что он в сознании. Его соборовали, хотя было неизвестно, хотел он этого или нет. Затем Дик впал в кому. В течение трех дней его тело оставалось на кровати, связанное с жизнью только при помощи медицинского оборудования. Монитор, расположенный рядом с кроватью, свидетельствовал о наличии слабой мозговой активности. Те, кто присматривал за тяжелобольным, подолгу разглядывали сияющую линию, которая то и дело пересекала черный экран. Какой мыслительной деятельности могла соответствовать эта линия, эти многоточия, которые не хотели становиться финальной точкой? В каких лимбах носило то, что осталось от Фила? Имеется ли там ответ, и если да, то было ли кому его слушать?
