Мод осеклась. Наклонившись, потрепала Спарка за ухом.
– Славный малый. Давно вы вместе?
– Он у меня с Рождества.
– Ты что, взял его из приюта?
– Можно сказать и так.
Вот оно. Снова. Едва заметная пауза перед ответом.
Мод нахмурилась:
– Что это значит?
Флинн поставил бокал на столик. Похоже, он выпил больше, чем планировал.
– Мама любит собирать всякие диковинки, а когда они надоедают, избавляется от них.
Девушка опустила глаза. Имеет ли это какое-либо отношение к самому Флинну? Каким на самом деле были его детство и отношения с матерью?
– А мне, знаешь, всегда хотелось иметь собаку. Однако мы не могли завести ее, потому что постоянно перебирались с квартиры на квартиру.
– Но ты ведь можешь завести ее теперь, разве нет?
– Нет. Видишь ли, с тех пор ничего не изменилось. Нельзя заводить домашнее животное без дома. Я постоянно перебираюсь с места на место, ищу возможность получить роли.
– Есть какие-то определенные перспективы?
Следовало оставаться начеку. Каким бы привлекательным Флинн ни был, он непосредственно связан с Ричардом.
– Не особенно.
– Тебе всегда хотелось быть актрисой?
– Как только смогла осознать, что это значит. – Она тепло улыбнулась. – Моей первой, не побоюсь сказать, ролью стал осел. Ослик, который присутствовал при рождении Христа. Детская рождественская постановка, только и всего. Помню, как впервые увидела со сцены море лиц. Когда все подошло к концу, меня пришлось утаскивать со сцены, так мне не хотелось, чтобы все заканчивалось. Конечно, мама знала, почему я так увлечена сценой, но ничего не рассказывала об отце. Обмолвилась только за пару дней до своей смерти. До того момента я не понимала, почему она отказывала мне во всем, запрещала даже танцами заниматься. И уж точно, никакой театральной студии.
Флинн внимательно слушал ее.
– Наверное, ты была потрясена, когда узнала, кто твой отец. Как ты вообще жила до этого? Как сдерживала любопытство?
– Мама утверждала, будто не знала, кто мой отец. – Мод пожала плечами. – Когда я достаточно подросла, она поведала, что провела единственную ночь с мужчиной, чье имя так и не узнала. Я поверила ей, поскольку у нее часто были какие-то ухажеры и регулярно сменяли друг друга. Первый раз она вышла замуж в восемнадцать лет и ушла из дому. Когда они развелись, ей было всего двадцать. С мужчинами ей не везло. Она не разбиралась в людях и раз за разом совершала ошибки.
– Вы были близки?
Раньше Мод так казалось. Но на самом деле у них было мало общего, а ее вера пошатнулась, когда мать раскрыла такой большой секрет. Ее поведение было неправильным. В отличие от нее Мод была энергична, амбициозна.
– Я любила ее, но мне было грустно оттого, что она не смогла добиться лучшей жизни. В первую очередь, для себя самой. Она была слишком безразлична, что ли. Мы еле сводили концы с концами, она убирала в отелях, прислуживала в барах и никогда не пыталась учиться новому или приобрести профессию.
Мод осеклась и выпрямилась. Что она делает? Неужели изливает душу этому человеку? Неужели совсем утратила осторожность, после того как Флинн выручил ее? Она прониклась к нему доверием, потому что он не посмеялся над ее страхами?
А ведь почти никому не рассказывала о своей жизни. Даже самая близкая подруга Марни немногое знала о ее детстве.
Взросление давалось непросто. Мод всегда ощущала себя изгоем. Девочка в поношенной одежде и обуви, волосы, никогда не знавшие салонной стрижки.
Они с матерью сменили множество квартир, и каждое новое жилище оставляло желать лучшего.
Денег не хватало никогда, при этом нельзя сказать, что мать была лишена возможности поправить плачевное состояние. С годами Мод стала замечать, что стала полной противоположностью матери. В противовес почти преступно безразличной матери превратилась в амбициозную, целе устремленную девушку.
Все это время Флинн пытливо всматривался в ее лицо.
– Вы с отцом очень похожи. Даже слишком. Ты же знаешь, он впервые вышел на сцену в возрасте пяти лет. Впрочем, как и ты. Они с Элизабет неоднократно пытались передать мне свои ощущения от сцены. Для них это своего рода наркотик, без театра они уже просто не смогут существовать.
Подобное сравнение с отцом вызвало у Мод противоречивые ощущения. Она знала, что унаследовала его зеленые глаза, а цвет волос от матери, и действительно благодарила свою счастливую звезду за то, что ее внешность может быть востребована. Но сейчас осознавать это сходство почти неприятно. Вся она лишь доказательство того, как бесчеловечно Ричард Равенсдейл использовал ее мать.
Однако Мод – трезвомыслящий человек и понимает, что не предательство сломило мать. Ее жизнь пошла под откос гораздо раньше, задолго до встречи с Ричардом. Он стал лишь очередным ухажером, который способствовал тому, чтобы мать утратила всякое самоуважение. Когда в больнице Мод узнала о том, кто ее отец, поинтересовалась, почему мать не связалась с Ричардом, не рассказала, что родила от него дочь. Как оказалось, подобая мысль ей и в голову никогда не приходила. Она просто взяла предложенные деньги, ни больше ни меньше, и покорно испарилась из его жизни.
– Как бы то ни было, я не стану видеться с ним. Заруби себе это на носу.
– Но он мог бы поспособствовать твоей карьере! Ты же мечтаешь об этом!
– Вероятно, такой способ распространен среди адвокатов, – презрительно фыркнула Мод. – Но мне не нужна его помощь. Слишком поздно для столь широких жестов.
– А почему ты не думаешь о том, что он действительно хочет узнать тебя ближе? Наладить хотя бы какую-то связь?
– Я этого не хочу. Мне теперь не нужен отец.
– У тебя остался хоть кто-то после смерти матери?
Мод подумала, что она совсем одинока. Похожие ощущения испытывает человек, потерпевший крушение, но тем не менее выживший. И вот он застрял посреди океана без всякой надежды быть найденным. Дедушки и бабушки не стало с разницей два года, это произошло много лет назад. Мама была единственным ребенком, поэтому у Мод не осталось ни тети, ни дяди.
Рождество было ее самым нелюбимым праздником. Прошлое она встретила в одиночестве, вместе с банкой тунца, продрогшая на влажной кровати. Мод не могла перестать думать о счастливых семьях, которые собирались за праздничным столом, поздравляли друг друга, обнимались, разворачивали подарки.
– Слушай, я привыкла к одиночеству. Меня все устраивает. По крайней мере, я лишена необходимости запоминать дни рождения и мучиться, выбирая подарки.
– Нет худа без добра, – невесело усмехнулся Флинн.
Между ними повисло молчание.
Он разглядывал ее лицо, любуясь выразительно очерченными бровями, высокими благородными скулами. Затем его взгляд оказался прикован к полным губам.
