Но кричать не стоило.
– У меня все продумано. Я слежу за отделом бронирования отеля и заранее выселяюсь, если номер кого-нибудь интересует.
– Ага! И ты, значит, лазаешь по их компьютерам? Как сейчас, когда еду заказывал?
– Я смотрю и запоминаю. Когда у стойки регистратуры много народу, меня никто не замечает, даже если я смотрю через плечо.
– Круто.
Итан откусил еще шоколада.
– И у тебя все просчитано, да?
Тибо пожал плечами и отвернулся, позволяя связи ослабеть. Он не для того привез Итана в отель, чтобы хвастаться своим даром. Обучают ведь не затем, чтобы потешить собственное эго.
Хотя это и в самом деле было довольно круто: постоянные наблюдения за персоналом, протоколы, расписания…
Кроме того, сейчас его объяснения заставляли Итана сосредоточиться – и то хорошо. Тибо очень надеялся, что Жулик не сбежит из пентхауса и не попадет в лапы охраны отеля.
– Найти номер легко, – добавил Тибо. – Главная задача – сделать так, чтобы я не обошелся «Магнифику» слишком дорого. И не добавил лишней работы служащим.
– Ты чего – сам прибираешься в номере?
Итан фыркнул и ободрал обертку с «Тоблерона».
– «Руби дрова, носи воду», – процитировал Тибо дзенский коан.
Впрочем, он знал, Итан забудет китайскую мудрость через минуту.
– Ты серьезно? То есть ты драишь сортир и убеждаешь себя, что ничего не воруешь? Ты так часто притворяешься?
А вдруг это голос готовится к атаке? Тибо ощутил легкий приступ паники – но их связь была пока лишь царапаньем обычного спора, а не когтистой хваткой зверя. С ним общался Итан.
Он держал обещание, которое дал тогда в машине.
Но все равно он подлец.
– Я не притворяюсь, – ровным тоном ответил Тибо.
– Ладно тебе, вы, зерои, притворяетесь. Меня-то вы Жуликом зовете, а, между тем, Великий Вождь управляет умами людей, Клип врывается в чужие глаза. Куда до вас правительству! А ты, вообще, такое творишь!
Итан кивнул в сторону окна, за которым пламенел великолепный закат.
– Ты живешь в небе на халяву! Авария, может, и ходячая катастрофа, но она, по крайней мере, признает, что нарушает закон.
– Да, я в курсе, что действую незаконно, – кротко согласился Тибо. – Но я ведь не могу найти себе работу. И я контролирую свое влияние, которому подвергаю персонал отеля.
– Ишь, ты, какой везунчик!
Саркастическая ухмылка Итана была немного подпорчена тем, что уголок рта у него оказался вымазан шоколадом.
– Ты прямо полностью свой дар контролируешь! Через меня голос, наверное, все жизнь разговаривает, и я вообще никогда не представляю, что он выкинет! Авария такая же. У нас с ней как будто пожарные шланги в руках, и нам остается только одно – держаться и не срываться! А ты, Клип и Нэт пришли на готовенькое!
Тибо опалило раскаленным гневом. Похоже, крысохорек не сомневается в том, что быть безликим и безымянным – приятное развлечение!
Жулик, видимо, забыл про тот прошлогодний случай, когда благодаря голосу его вышвырнули из их компании.
Конечно, он ничего не помнит. Ведь если бы он прислушивался к своему голосу, ему бы пришлось брать на себя ответственность за все свои грязные словечки!
Тибо сохранял внешнее спокойствие, но горло ему сдавило.
– Нет, я не контролирую свои способности. Я не могу их, образно говоря, выключить.
– А как же мы с тобой сейчас сидим и болтаем?
– Это потому, что мы вдвоем. Если бы здесь были другие люди, возникло бы много конкурирующих сигналов, и их внимание бы рассредоточилось.
Ухмылка на лице Итана мало-помалу увядала.
– Да и в лобби отеля я с трудом наладил с тобой контакт.
Итан навострил уши. Их связь утратила всякую колкость.
– То есть ты, как Нэт и Чизара, – мощнее в толпе?
– И Клип такая же. Чем больше глаз вокруг, тем острее ее зрение. Твой дар – уникальный, поскольку голос лучше работает один на один.
Тибо хотел добавить «урод», но прикусил язык. Сострадание есть Путь.
– А когда ты уйдешь в соседнюю комнату, ты сразу забудешь обо мне, – произнес он.
– Похоже, ты и впрямь не умеешь контролировать свой дар!
– Не совсем; если мне нужно исчезнуть, я способен оборвать любую связь.
Тибо рубанул воздух рукой, не переставая смотреть на Итана в упор, чтобы тот ощутил разрыв, но не был сбит с толку.
– Но отключить свои способности я не могу, – признался Тибо. – Рано или поздно обо мне все забывают. Ты можешь это вообразить?!
Итан недоуменно заморгал. Он и в самом деле не помнил того, что наговорил прошлым летом.
Вот и отлично. Пусть посидит и поразмыслит о том, что значит быть безымянным. Тибо для этого, например, потребовалось тринадцать лет. А потом, когда он все осознал, то он ушел из родного дома. Было бесполезно постоянно напоминать близким о том, что ты действительно существуешь.
Конечно, если Итан что-то поймет, через полчаса его разум опять будет чистым, как лист бумаги. Тибо мог десять раз подряд объяснять, как ему одиноко, но снова Жулик ничего не запомнит.
Хотя здесь имелось исключение из правил. Голос, та тварь, которая сидела внутри Итана, никогда не забудет про Тибо. Однако, если подумать хорошенько, то и голос ничего не знает – ведь он лишь выполняет прихоти Итана.
Тибо мысленно перенесся в прошлое, в дом Нэта, а точнее – в его домашний кинотеатр. Нэт тогда допустил бестактность. Итан рассвирепел и принялся срывать зло на зероях. Тибо, забившийся в самый дальний угол, наивно полагал, будто ему-то ничто не угрожает. В комнате собралось пять человек – такого количества всегда хватало с лихвой, чтобы превратить его в Анонимуса.
Но внезапно рассерженный взгляд Итана дополз до Тибо и впился в него, как два крюка. Тибо почувствовал себя беззащитным – голос раскусил его личность – ту личность, которую никто никогда не видел. И голос, не задумываясь, вцепился прямо во внутреннего ребенка Тибо, подобно гиене, отрывающей куски плоти.
Было очень больно, но в то же время нечто внутри Тибо – его мальчишеское «я», жаждавшее прочной связи, – получало странное удовольствие от атаки Жулика.
Тогда случилось чудо – другой человек смотрел ему в глаза и что-то трещал про его, Тибо, затаенные желания. Так сбылась мечта Тибо: кто-то, наконец, увидел его насквозь и понял его.
Неожиданно зубы гиены впились слишком глубоко и добрались до неприметной жилы, которую Тибо тщательно игнорировал. То были дни, проведенные в больнице, когда ему исполнилось двенадцать лет. Он метался в жару, ему отчаянно хотелось пить, а о нем позабыли и медсестры, и даже мама.
