Жизнь – непредсказуемая штука, я это заметил уже давно. И в этом ее прелесть. Но не всегда. Одним словом, большую часть ночи я провел в сортире. Ежился, напевал «Арию варяжского гостя». В конце концов я там даже уснул, не скажу, что это была самая романтическая ночь в моей жизни.
Да… Насчет взрыва ружья я серьезно сомневался, насчет отравы в квасе сомнений у меня не было. Потягин.
Для чего?
А ни для чего. Чтобы напакостить мне, вот для чего. Он всегда мне пакостил, при любой возможности. Такая уж у этого Потягина сущность, просто Чезаре Борджиа в фигурной бутылке. Тогда обставил меня на GP, сейчас попытка отравления.
Ничего, Потягин, мы тебе отомстим.
Глава 7
Разделяй
Следующий день порадовал меня сразу по нескольким направлениям.
Потягин подглядывал за работой Урбанайтеса и перенял его очередную новацию – когда одни боты лупят других ботов. Теперь из двадцати положенных по условиям эксперимента ботов два состоят в помощниках у Потягина. Расхаживают вдоль шеренг работающих ботов и лупцуют их самодельными плетками, свернутыми из пальмовой пеньки. Сам Потягин стоит на пальмовом пне и командует. При этом он жутко похож на композитора Людвига ван Бетховена – такая творческая экзальтация в нем проскакивает, только седых косм не хватает, а то был бы настоящий Бетховен рабовладельческого труда, сочинитель «Оды без радости».
Урбанайтес тоже на месте не стоит, интенсифицировал свое производство дальше. Раньше боты и рубили тростник, и оттаскивали его под навес. Теперь одни рубят, другие оттаскивают, третьи надзирают. Сам Урбанайтес тоже надзирает, но за надзирателями. Он открыл, что, если лупить надзирающих ботов особенно безжалостно, производительность труда поднимается сама собой. Молодец. Кулибин просто, изобретатель паровоза.
Ахлюстин же пока разочаровывает. Если до этого он работал вместе со своими ботами, то теперь вообще не работает. Лежит под навесом, думает. И боты его тоже – стоят в расслабленных позах под солнцем, даже не шевелятся, энергию накапливают. Одним словом, сплошная анархия.
Побаловала Октябрина. Она, понукая ботов, слишком резво работала плетью и сорвала мозоли. Явилась ко мне и заявила, что я, как фазендейро и старый Айболит, должен заботиться об охране здоровья своего персонала, иначе она за себя не ручается, пойдет в море утопится, повесится на пальме – короче, мне потом придется объяснять ее родителям.
– Ну, конечно, – согласился я. – Просто обязан заботиться, тут я ничего не имею против. К тому же кто может отказать в заботе такой милой девушке. А ну, покажи-ка зубы!
– При чем здесь зубы? – нахмурилась Октябрина.
– Ой, извини! – я постучал себя по голове. – Мы в последний раз школу гладиаторов реконструировали, там доктора всегда в зубы сначала смотрели, извини. Язык покажи.
Октябрина выставила язык.
– Так… – я задумчиво изучал язык. – Язык здоровый, розовый… Слушай, ты с вышки не прыгала?
– С какой вышки? – оторопела Октябрина.
– С десятиметровой. В бассейн. На лошади. Такие лошадиные прыжки, знаешь? Ты не прыгаешь?
– Нет…
– Жаль. Тебе бы пошло. Ты просто создана для подобных прыжков. Кино смотрела? «Девушка, которая прыгает на лошади с вышки»? Знаешь, мне кажется, что у тебя лихорадка. Вот смотри…
Я снял с веревки кипарисовую прищепку.
– Еще раз язык высуни, – попросил я.
Октябрина высунула. Я ловко посадил на язык прищепку. С прищепкой Октябрина выглядела… необычно. А нечего дразниться!
– Так я и знал, – вздохнул я, – держится. Это верный признак. Знаешь, если бы она соскакивала… А так… Серьезная штука. Раньше в этих местах одно время свирепствовал вирус Эбола…
Октябрина сбросила прищепку.
– У меня не лихорадка Эбола! У меня мозоли!
И она потрясла у меня перед носом окровавленными ладошками.
– Мозоли?! – удивился я. – Ну-ка, дай посмотреть…
Я принялся изучать руки Октябрины и через некоторое время подтвердил, что это они.
– Да, – я задумчиво покивал, – действительно мозоли… Это многое меняет.
– Что меняет?
– Многое…
Я кликнул Андрэ, велел ему принести аптечку. Затем установил на горелку баночку с биогелем, подогрел, потряс, распылил над мозолями. Гель запузырился и стал впитываться в кожу, она тут же принялась восстанавливаться, нарастать и покрываться бороздками.
– Почему ты зовешь их всех Андрэ? – осведомилась Октябрина, разглядывая руки.
Ох уж мне эта Октябрина, любит искать везде подтексты. Критический ум, это ее и погубит.
Я ответил.
– Во-первых, – сказал я, – это опять же отвечает исторической действительности. Большинство плантаций сахарного тростника принадлежало французской аристократии. Поэтому Андрэ, а не Эндрю. И не Анжей. Само собой, владельцы плантаций не могли знать всех своих работников в лицо, поэтому они называли их всех одним именем. Так удобнее…
Октябрина брезгливо поморщилась.
– Вот ты как своих называешь? – спросил я. – Ботов в смысле?
– Никак…
– Никак. А вот Урбанайтес у каждого на спине номер маленький нарисовал, так гораздо удобнее. А во-вторых, Андрэ напоминает слово «андроид». В общем-то андроида вполне можно сократить до Андрэ. Удобно.
– Ты, я вижу, совсем вжился в образ, – ухмыльнулась Октябрина.
– Мы же договаривались, – пожал я плечами. – Что все будут играть по правилам. Вот я и играю. А иначе не удастся соблюсти чистоту эксперимента.
– Ну да. Только что-то мне кажется, что ты переигрываешь. С… патернализмом. Или все это не совсем образ?
– Ахлюстин что-то совсем не работает, – не ответил я. – Ты не знаешь, почему?
– Не знаю. Наверное, ему не нравится такая работа.
– Да уж, работа тяжелая, – сочувственно вздохнул я. – А куда деваться? Мы же договорились… Хотя, честно говоря, если бы мы договаривались сейчас, я несколько пересмотрел бы условия.
– В каком смысле?
– В том, что ни Потягин, ни Фома, они, конечно, не очень достойны Лунной Карты.
– Почему?
– Ты видела, как они работают?
Октябрина кивнула.
– Я думаю, – я поглядел через плечо Октябрины, – я думаю, что они действуют не совсем честно. Они все что-то там придумывают, ухищрения какие-то, жалкие технические приспособления. А ты нет. Ты взвалила на себя настоящий груз, по-честному, без дураков. Работаешь, позабыв про себя…
Я начал осторожно отрывать излишки геля с ее ладоней. Гель все-таки великая штука, к завтрашнему дню все заживет, и Октябрина не то что плетью, ломом размахивать сможет.
