– И мы показали себя не с лучшей стороны, – почти что всхлипнул Потягин.
– Это уж точно, – улыбнулся я, – особенно ты, сеньор Потягин. Знаешь, раньше таких, как ты, называли потогонами. Потому что вы выжимали из несчастных ботов все соки! Вас всех бы так называли! И при первой же возможности вешали на пальмах! Вы – самые натуральные мелкие негодяи!
– Это так, – снова согласилась Октябрина. – Мы – мелкие негодяи. Зато ты – крупный негодяй! И то, что мы проиграли, совсем не означает, что ты победил!
Я расхохотался.
– Так и знал, что дело закончится дешевыми парадоксами, – сказал я. – Я победил безоговорочно, но никто из вас не хочет признать этот факт. Понимаю. Однако это все, дорогая Октябрина, философия. Причем самого пошлого, кухонного розлива. Цель нашего опыта – доказать, что темная сторона есть в каждом. И мы это с успехом проделали! У вас был выбор. Вы могли поступить, как Ахлюстин. Я не заставлял вас лупить ботов плетками!
– Но ты же сам сказал! – перебила Октябрина. – Ты же сам сказал, что ничего страшного в том, что мы будем стимулировать…
– Истязать, – поправил я. – Истязать ботов. Как делали ваши духовные предшественники пятьсот лет назад. Да, я сказал, что в этом нет ничего аморального. Я сказал, а вы радостно согласились! А если бы я велел вам с небоскреба прыгнуть, вы тоже прыгнули бы?! Но даже если не брать ботов. Если не брать… Вы начали с ботов, а закончили мной!
Я повернулся к злодеям спиной.
– Ты сам виноват! – выкрикнул Потягин. – Ты нас вынудил!
Я захлопал в ладоши.
– Ты нас действительно вынудил, – понуро сказала Октябрина. – Вынудил…
Ахлюстин и Урбанайтес молчали.
– Вы Нюрнбергский трибунал помните? – спросил я. – На истории должны были проходить. Так там все эти убийцы тоже все время говорили – нас заставили, мы не виноваты! Виноваты!
Я ткнул пальцем в каждого, кроме Ахлюстина.
– Каждый виноват! Каждый. Выбор есть всегда.
Потягин хотел что-то сказать и даже сделал подкрепляющее движение кулаком, но не сказал, будто словом подавился.
– Заметьте, я ни разу вас не ударил! – продолжал я. – Ни разу! А вы просто шкуру с меня спустили! Вы озверели! Да, именно озверели! Вы могли честно проиграть. Но вы не пожелали! В вас взыграли темные амбиции, каждый захотел победить, каждый захотел получить Лунную Карту!
Я достал из кармана серебряный прямоугольник.
– Нате, я вам ее дарю! – я с презрением швырнул Карту на песок.
Они стояли, не шелохнувшись. Я и не сомневался, что они не возьмут – это было бы слишком большим унижением.
– Нельзя быть немножечко нечестным, – закончил я. – Надеюсь, это станет для вас серьезным уроком!
– И для тебя тоже, – сказал Ахлюстин.
Я посмотрел на него. И почувствовал. Ахлюстин что-то задумал.
По плану сейчас они должны были сидеть на земле, посыпать голову пеплом, кусать друг друга за локти, расцарапывать поникшие плечи и громко рыдать. А я должен был ходить над ними и укоряюще читать нравственные нотации. А потом вызвать корабль, сгрузить их туда и с поношением отправить домой, в родную Киргизию.
Но в план вкралась ошибка.
По имени Ахлюстин Ярослав.
Ахлюстин Ярослав не испытывал никаких угрызений совести, и даже наоборот, он явно считал, что эти угрызения должен испытывать я.
В следующую секунду я понял.
Я прыгнул в сторону, упал, перекатился, вскочил на ноги.
– А вот и он, братцы живодеры! – ухмыльнулся я. – Спартак! Емельян Пугачев Иванович! Сейчас воздаст отмщенье мне!
– Эх ты, – сказал с сожалением Ахлюстин. – Ты ведь на самом деле проиграл. А ты тут кувыркаешься…
– То есть переименовывать свой «Батискаф» вы не собираетесь? – усмехнулся я.
– Отчего же, – Ахлюстин наклонился и выудил из песка Лунную Карту, – отчего же, переименуем. Как ты там предлагал, «Дубрава»?
– «Дубрава», – подтвердил я. – Но лучше «Дубрава-Д».
– «Дубрава-Д» так «Дубрава-Д». Как договаривались.
И Ахлюстин сломал Лунную Карту. И швырнул обломки в воду.
Я чуть не охнул. А в глазах у Потягина просияло такое дикое восхищение, что я чуть не зажмурился от блеска. Теперь Ахлюстин стал героем Потягина на веки вечные.
– Не нужна нам твоя Карта, – сказал Ахлюстин. – Не нужна.
– Но в «Дубраву-Д» переименуетесь? – уточнил я.
– Как договаривались.
– Значит, я все-таки победил?
Ахлюстин помотал головой. Сейчас скажет, что я победил технически, но морально нет. А даже напротив – это они, никчемная банда рабовладельцев и угнетателей, возвысились надо мной на недосягаемые нравственные высоты, а я навсегда остался внизу, барахтающимся в золе и нечистотах.
– Нас ты победил, – Ахлюстин старался смотреть мне в глаза. – Может быть, даже раздавил. Кого-то. Во всяком случае, мы надолго все это запомним. Но и ты запомнишь. Своей душе ты нанес ущерб не меньший, чем нашим. Любая победа имеет свою обратную сторону…
Сейчас расскажет про пиррову победу. Это когда побеждаешь, но лучше уж было проиграть, выпрыгнуть с дирижабля еще до начала сражения… Короче, скука.
– Вот и хорошо, – улыбнулся я. – Мы пришли к обоюдному решению, вы переименовываетесь в «Дубраву-Д», я вас отпускаю. Даже корабль вам вызову.
– Это еще не все, Жуткин, – Ахлюстин хрустнул плечами. – Надо поставить точку. Есть еще один вопрос…
– Я так и знал, – усмехнулся я. – Сейчас они будут меня бить. Зачем меня бить, Хлюст, меня твои друзья уже побили сегодня?!
Но во взгляде у Ахлюстина проскочило что-то такое озорно-неприятное, что я вдруг понял – бить меня они не будут. Сделают что-нибудь погаже.
– Сейчас я его… – потерянно сказал Урбанайтес.
– Погоди, – остановил Ахлюстин. – Погоди, я хочу его спросить…
Ахлюстин уставился на меня.
– И о чем же ты хочешь меня спросить? – прищурился я. – Спроси меня об Октябрине, она смешно царапается…
– Я о другом тебя хочу спросить, – Ахлюстин смотрел мне в глаза. – О другом. Мы осознали свою глупость.
– И подлость, – добавил я.
– Хорошо, и подлость. И мы признаем, что в нас есть зло.
Октябрина и Потягин недовольно забухтели, но Ахлюстин остановил их движением головы.
– Мы признаем и согласны переименоваться. Но и ты должен признать, что твои методы…
– Ничего признавать не буду! – перебил я. – Никогда! Я ничего не признаю!
– Но мы могли бы вернуться домой вместе, по-человечески. Если ты осознал…
