– Барбос притащился в девятом часу. Мы с ним в него уложили, я перекусил, лёг спать.
– Где? В Барбосе?
– Ну да, – сказал Весёлой. – Ну надо же мне привыкать к нему, наконец…
– Надо. Дальше?
– Привык. Заснул, то есть. Он урчит, кстати, как кот, оказывается, когда не грохочет.
– Дальше, Серёга.
– Это относится к делу. Я проснулся в три часа от тишины. И он осел сразу ещё так, «пух!», как будто все колёса спустили, и носом в землю. Я «Барбос, Барбос!» – ноль реакции. Я вышел, осмотрел его, а что поймёшь? Автобус и автобус, ну с ногами. Не реагирует и не работает. И с тех пор в отключке. Тёплый, как всегда, но не работает. Ну я на «товсь» и начал тебя ждать. Часов в пять по тропе какие-то прошли из Зоны к границе. Далеко, не разглядел. А ты ещё и опаздываешь! Ещё пятнадцать минут и я бы…
– Значит, вот что. Зона в отключке вся. Как я понимаю. Как будто телевизор поставили на ожидание, понимаешь?
Весёлой почесал щёку, потом – нос.
– В отключке Николаич тоже. И все гитики. Понимаешь?
Весёлой усмехнулся.
– Я только что «мухобоху» на входе прошёл вперёд и сразу назад. Вообще ничего. Ноль реакции.
– Николаич опять умер?
– Не как обычно вне Зоны. Не зловещий мертвец. Просто как кукла. Паралич. Но зрачки реагируют.
Весёлой оглянулся на Барбоса.
– Вот-вот.
– Типа, полагаешь, такой «глаз бури»? – спросил Весёлой.
– Не знаю такого. Полагаю, затишье перед бурей. Ну помнишь, Яна покойная пророчествовала, потрясения, затишья, высоко, подземно, космос видит землю, мёртвые умрут, живые оживут, весь этот бред её.
– Никогда не считал её бред бредом, – резко сказал Весёлой.
– Никто не считал, – возразил Фенимор.
– Ну, хорошо. Допустим. И что? По-моему, надо табанить так, чтобы аж воду из реки выплеснуло, – сказал бывший волжский новый русский бандит. – Сколько я за тропой не смотрю всё утро, ни одного ходилы на выход, кстати.
– И даже больше. Даже на нейтралке ни одного не осталось. Кроме Туранчокса да Ольги при Николаиче. Ломанулись от Зоны прочь всем кагалом. Я наблюдал, чуть ли не драка на остановке у бомбил. – Тут Фенимор подумал о Грине Платонихине с его кагалом, но не стал упоминать об этом. Всё равно пересечения не предвиделось даже в обычных обстоятельствах. – Короче, ведомый, план у меня такой. Выход не отменяется. Но модифицируется.
– Во бля! – сказал Весёлой с выражением.
– Сейчас ты, ты – поскольку ты в Зоне уже полсуток – идёшь в «Две Трубы». Пятнадцать минут. Двадцать. Там тебя ждёт Жека с «рафиком». Всё заправлено, и в салон ещё канистры положены. И стандарт снаряги с оружием на двоих. Садишься за руль и едешь сюда. Только обязательно выйди за границу на нейтралку, обнулись от греха. Сообразил?
– Я пока слушаю, – сказал Весёлой, видом делаясь всё безмятежней и безмятежней.
– Здесь я к тебе подсаживаюсь в машину, не теряя времени на перегрузку снаряжения, и мы с тобой едем туда, куда и собирались идти. Как, сука, настоящие земляне по настоящей Земле. Туда по карте по дорогам семьдесят километров. По Земле. До темноты обернёмся по-любому, Серёга. Два часа туда, два часа обратно. Рывком.
– Как по Земле, – безмятежно сказал Весёлой. – Рывком.
Фенимор очень медленно, не резко, демонстрируя, положил руку Веселаму на плечо и сказал:
– Я этот выход пять лет готовил, Сергей. Я сейчас в злую гитику ходил ради него. Если ты со мной, то ты со мной. Если нет – пригони мне «скорую». Решай, некогда. Лёд ведь трещит, ты, блин, прав как, в натуре, Пифагор. Когда лёд треснет – всё станет как-то иначе, я чувствую. Тогда и пяти лет не хватит.
– А что ж ты сразу не на машине… А! – Весёлой явно правильно сообразил, почему. – Вадим, меня отсюда выдавливает, бля буду.
– Ты меня здесь дождался. На слове.
Весёлой чертыхнулся.
– Приведи мне машину, Серёга, – попросил Фенимор.
– Да если там всё выключено, зачем туда ехать?! – матом сказал Весёлой. – Что ты там найдёшь?
Фенимор молчал.
– Ф-фу-у-у-у, ладно, я за машиной, – сказал Весёлой, снимая с груди аварийный рюкзачок, а автомат (местное изделие – оригинальное железо АК-47 в резном палисандровом обрамлении), наоборот, вешая на шею, – что некогда, то некогда, тут не поспоришь. Решу в пути. Жди.
И он ушёл. Смотреть ему вслед Фенимор не стал, сразу направился к Барбосу. Вокруг на пару сотен метров было безопасно, хотя кладбища, начитавшись своих Стругацких, трекеры боялись. Там, у Стругацких, на кладбищах в Зоне оживали мертвецы, вылезали из могил и шли по домам. У Фенимора имелось оснований бояться кладбищ, могил и живых мертвецов раз в тысячу больше, чем у читателей фантастики, но на данном кладбище не было даже завалящей гитики, его провешивали несколько раз, чтобы выходить на бетонку в районе Баков напрямик от перекрёстка «Пять Углов» – «Город» – «Две Трубы». Некоторые, что поотчаянней, даже устраивали в аккуратных кладбищенских рядах тайники с ништяком или с (совсем уж в первые времена Зоны, когда, как и везде, в Зоне действовал указ Совета Народных Комиссаров от 18 декабря 1918 года) с оружием.
Барбос, уткнувшись рылом в газон из сорнотравья на самом краю своей полянки, лежал неподвижно. Трёхметровые паучьи лапы были поджаты кроме одной, средней правой, она была вытянута во всю длину и определить, где у неё колени (или суставы, или как они у пауков называются, Фенимор не знал и всё забывал посмотреть в энциклопедии в «Двух Трубах») было невозможно. Здоровенный железный уголок миллиметров шести толщиной, поросшей шерстью разной длины из нитей крепкой ржавчины. Вырвать хотя бы одну шерстинку (учёные умоляли, ноги были готовы целовать, городская «мехня», живой в руки не давалась, а уничтоженная – практически на глазах рассыпалась на ничем не примечательные железные и жестяные части земного производства) Барбос сначала вроде бы и позволил, но потом, когда Фенимор принялся за дело, застрекотал, забил ногами в степь, вышибая острые глубокие ямы и вырвался. Боль он чувствовал, как живой.
Фенимор подошёл вплотную, погладил и постучал Барбоса по борту, заглянул в разбитые фары, остановился, положив руки на передок кузова. «Мех» ему показался обычно тёплым, но сам-то он был горячим…
– Барбосик, зёма, – сказал он. – Ты, если слышишь, потерпи. Это Матушка что-то затеяла. Это не только с тобой одним.
Они были знакомы с незапамятного 87-го года. Именно этот жёлтый, любовно ухоженный ЛИАЗ государственный номер 05-90 ДП служил вместе с Фенимором в вч ХХХХХ, площадка 62, 5 ГЦМП «Капустин», РВСН, СА, СССР, Земля, Солнечная система, Млечный путь, Вселенная № 13, вторая слева зелёная пешка на домашней шахматной доске пятнадцатого писаря главного управления канцелярских принадлежностей тридцать третьего с начала вторых времён и.о. Бога. То есть, разумеется, наоборот, Фенимор с ним служил. Означенный ЛИАЗ от самого своего рождения в середине семидесятых исправно исполнял роль рейсовика, отвозя по утрам из части в Капустин («площадка 10») офицеров сменившегося наряда и вечером привозя офицеров заступающего. Ну и плюс вместившихся страждущих, потому что мотовоз – мотовозом, но на автобусе было на полчаса быстрей и удобней. Номер автобуса Фенимор запомнил случайно – с ним совпадали последние цифры фениморова военного билета. И посреди эпической свалки с «мехнёй» на Автовокзальной площади три года назад, когда ведомые американцы уже читали свои демократические молитвы, военспец контрактник Вадим «Фенимор» Свержин внезапно узнал его, опустил автомат и…
