Теоретические концепции К. Маркса, Р. Мертона и многих других, усматривающих основную «причину» девиантных проявлений, включая насильственные преступления, в социально – экономическом неравенстве, эмпирически подтверждаются при исследовании корреляционной зависимости между проявлениями насилия (прежде всего, насильственными преступлениями и самоубийствами) и различными факторами (поло – возрастная структура, миграционные потоки, алкоголизация и наркотизация населения и др.), включая экономические показатели социально – экономического неравенства – децильный (фондовый) коэффициент и индекс Джини. Децильный коэффициент отражает разницу в доходах 10 % самых богатых и 10 % самых бедных слоев населения. Более «чутким» является индекс Джини, показывающий степень неравенства в распределении доходов населения и измеряемый от 0 до 1 (чем выше индекс, тем значительнее неравенство).
Индекс Джини в начале текущего столетия был в России 0,456, тогда как в Австрии – 0,309, в Германии – 0,283, в Бельгии – 0,250, в Японии – 0,249. Близкие же российскому были показатели в Боливии (0,447), Иране (0,430), Камеруне (0,446), Уругвае (0,446)
[93]. В 2012 г. индекс Джини в России по официальным данным составил 0,422 (по мнению экспертов, еще выше).
Не удивительно, что за десятилетие 1990 – 1999 гг., исследованное С. Г. Ольковым, в год с максимальным индексом Джини (1994 г. – 0,409) в России было зарегистрировано наибольшее количество убийств – 32,3 тыс. и самоубийств – 61,9 тыс., а в год с минимальным индексом Джини (1990 г. – 0,218) – наименьшее количество убийств – 15,6 тыс. и самоубийств – 39,2 тыс. (Табл. 1)
[94].
К аналогичным результатам по данным за 25 лет (1985 – 2004) приходит И. С. Скифский в своем диссертационном исследовании и монографиях (Графики 1, 2)
[95]. Те же закономерности применительно ко всем регионам Российской Федерации установлены в трудах Э. Г. Юзихановой
[96].
Поэтому все более тревожным и криминогенным представляется наблюдающееся с конца ХХ в. углубление степени социально – экономического неравенства обществ и социальных групп. Растет пропасть между «включенными» и «исключенными» – как странами, так и социальными слоями, группами, отдельными людьми. Процесс глобализации лишь усиливает эту тенденцию
[97]. Ясно, что «исключенные» – социальная база девиантности, включая – и прежде всего! – проявления насилия
[98].
Мир постмодерна расколот на меньшинство «включенных» в активную социальную, экономическую, политическую, культурную жизнь и большинство «исключенных» из нее. По данным швейцарского банка Credit Suisse, в 2015 г. впервые в истории человечества 1 % населения Земли стал владеть 50 % всех богатств, а в 2016 г. 1 % населения будет владеть 52 % богатств (в России 1 % населения владеет 71 % национальных богатств).
Да и как пренебречь современными реалиями: растущим и принимающим катастрофические масштабы социально-экономическим неравенством, миллионами «исключенных» и соответствующей реакцией – от «цветных революций» и «арабской весны» до массового осеннего движения 2011 г. «Оккупировать Уолл-Стрит» (движение поддерживают от 40 % до 60 % американцев!), перекинувшегося на Великобританию, Италию, Испанию и ряд других европейских государств, а также Японию, Корею, Австралию. Это движение продолжилось и в 2012 г. (в одной Барселоне на улицу вышли сотни тысяч протестующих граждан).
Табл. 1. Зависимость между показателем неравенства и количеством убийств и самоубийств (Ольков С. Г., 2004)
График 1. Связь между коэффициентом Джини и насильственной преступностью в России (1980-2004 гг.)
График 2. Связь между коэффициентом Джини и убийствами в России (1980-2004 гг.)
Итак, важным (важнейшим?) девиантогенным (криминогенным, вайоленсогенным) фактором служит противоречие (по Р. Мертону. «напряжение», strain) между потребностями людей и реальными возможностями (шансами) их удовлетворения, зависящими, прежде всего, от места индивида или группы в социальной структуре общества, степень социально-экономической дифференциации и неравенства.
Оригинальное исследование соотношения насилия и политики с гуманистических позиций (преступление и наказание есть форма гражданской войны, взаимодействие людей при демократии может служить альтернативой насилию) публикует один из основателей «криминологии миротворчества» (criminology as peacemaking) Г. Пепински
[99].
Тщательный социально – психологический анализ агрессии и насилия представлен в известном труде Э. Фромма «Анатомия человеческой деструктивности»
[100]. Э. Фромм различает оборонительную, «доброкачественную» агрессию, которая служит сохранению индивида и рода, и «злокачественную» агрессию, деструктивность, жестокость, которая присуща только человеку и отсутствует у других животных. Эта агрессия не служит биологическому приспособлению и бесцельна. Приходится признать, отмечает Э. Фромм, что «человек отличается от животных именно тем, что он убийца»
[101]. С моей точки зрения, «доброкачественная агрессия» Э. Фромма это и есть «биологическая» агрессия, присущая всему живому. А вот «злокачественная агрессия» наблюдается только среди людей – это социальное насилие, обусловленное закономерностями существования и развития общества как системы.
