Да, конечно, если есть государства – агрессоры, то будут и государства, защищающиеся от нападения, ведущие справедливые войны. Но история учит, что одно и то же государство нередко выступает то в одной, то в другой роли. Нападая в одних случаях, обороняются в других. «Святых» государств что – то немного в истории человечества. Надо ли говорить, что тысячи, миллионы, десятки миллионов людей гибнут как в захватнических, так и в освободительных войнах. А на идейных пацифистов косо смотрят, как на недостаточных патриотов. Еще и еще раз: насилие в умах и поступках людей, правителей, государств. И в этом отношении народ и власть едины…
Действительно, «в свете того, что жизнь среднего человека скучна, однообразна и лишена каких бы то ни было приключений, становится понятнее его готовность идти на войну… Война несет с собой серьезную переоценку всех ценностей. Она будоражит такие глубинные аспекты человеческой личности, как альтруизм, чувство солидар ности… Классовые различия почти полностью и немедленно исчезают. На войне человек снова становится человеком, у него есть шанс отличиться…»
[294]. Печальной иллюстрацией тому служат многие оставшиеся в живых участники Второй мировой войны в России. Для них время этой страшной бойни – лучшие годы жизни, по их собственному признанию…
Уже поэтому надежда второй половины XX столетия на то, что наличие ядерного оружия и трансконтинентальных ракет приведет к «концу мировых войн», ибо каждая из них станет угрозой существования человечества, – иллюзорна. Взбесившиеся власти и народы «за ценой не постоят»… Об этом свидетельствуют и сегодняшние демарши российских властей: от публикаций данных о бомбоубежищах и запасах хлеба (по 300 г на человека) в случае ядерной войны до бесконечной демонстрации наших ядерных сил.
Нет ничего страшнее войны – и агрессивной, и оборонительной. Вместе с тем война выступает всеобщим безумием. «В поиске морального оправдания в жерлах стреляющих пушек насилие придает смерти характер ритуальной жертвы, превращает мучения в доказательство. Когда смерть становится мерилом преданности благородному делу, даже жертвы становятся соучастниками насилия, если они принимаю это как некую историческую необходимость. Это один из путей обрести для политического насилия свою легитимность» (Д. Эптер)
[295]. Не так ли свою легитимность пытаются «доказать» российские власти в локальных войнах в Афганистане, Чечне, Грузии, Украине, Сирии?…
Другое дело, что за каждой войной стоят, как правило, отнюдь не психологические мотивы, а вполне «рациональные» факторы – экономические, политические, социальные. Прав Э. Фромм, когда утверждает: «Мировые войны нашего времени, так же как все малые и большие войны прошлых времен, были обусловлены не накопившейся энергией биологической агрессивности, а инструментальной агрессией политических и военных элитарных групп»
[296].
Политическое насилие государства
История – это кошмар, от которого я стараюсь пробудиться.
Д. Джойс
Как говорится, «интересное кино»: государство по всем доктринам и законам призвано служить гражданам (подданным), обеспечивать их безопасность, содействовать процветанию, сплачивать классы, этносы, его составляющие и т. п. В реальности государство, власть, охраняя свои собственные интересы – будь то монархия, военная хунта, тоталитарный вождь или «демократический» парламент – в большей или меньшей степени, более или менее жестоко преследует политических противников, недовольных, несогласных, диссидентов, «врагов народа», и несть им числа…
Жестокое подавление восстаний рабов (классический пример – восстание Спартака) и крестьянских восстаний, революций и мятежей – азбучные исторические примеры. Но это можно хотя бы понять: государство (власть, режим, правящая элита) защищают свое status quo. А чем объяснить гитлеровский Холокост и физическое уничтожение цыган, геев? Они – то чем провинились? Чем провинились немецкие евреи, давшие Германии врачей, ученых, да и свои капиталы? А чем объяснить уничтожение миллионов своих граждан сталинским режимом? Режимом Пол Пота? Создается впечатление, что государство готово уничтожать своих подданных или граждан, «а просто так, для интереса» (еще раз к вопросу об отличии социального насилия от инструментальной агрессии животных).
Действительно, «имеется нечто такое, что, в самом деле, возможно в середине ХХ века уловить только с чувством некоего нравственного изумления; в этой своеобразной перверсии рационализма, в том, как Гитлер использовал свои грузовики не столько для того, чтобы воевать, сколько для уничтожения евреев, а Сталин обезглавил советскую армию накануне нападения Гитлера, в адской машине чисток 1930-х годов,… во всем этом есть некая смесь магии, безумия, бюрократического и технократического рационализма и доведенной до предела иррациональности…»
[297].
Политические репрессии, уничтожение инакомыслящих и инакодействующих, бесконечные бессмысленные запреты («сухие законы», запреты однополых браков, эвтаназии, табакокурения, абортов, «смешанных» браков, занятия проституцией, и несть им числа
[298]), вторжение в частную жизнь, регламентация одежды – все это направлено на защиту интересов правящего меньшинства путем как прямых репрессий, так и зарегламентированности жизни, демонстрации силы, массового изготовления подданных – «дисциплинарных индивидов» (М. Фуко).
У государства имеется и множество косвенных способов насилия de facto: необеспечение населения продовольствием (голод в одних странах, «дефицит» в других); необеспечение населения надлежащей медицинской помощью; необеспечение населения образовательными услугами (в России еще в 20-е – 30-е годы минувшего столетия была массовая безграмотность); цензура, как способ лишения объективной политической информации, да и научной (запрещенные в СССР генетика, социология, кибернетика, криминология как «буржуазные лженауки»).
Тема «власть и физическое насилие» рассматривается Н. Луманом в одном из разделов его книги, посвященной власти
[299]. Вообще «власть устанавливает специфические отношения с физическим насилием»
[300]. И хотя «властитель, прежде чем применять насилие, всегда должен заботиться о консенсусе»
[301], и «опираясь на физическое насилие, нельзя достичь всего, но насилие почти не нуждается ни в каких условиях для того, чтобы быть мотивированным»
[302]. Что уж говорить о психическом насилии, регулярно осуществляемом властью (государством) и, как правило, даже не замечаемом населением.
