Тогда же Трубецкой предложил захватить Зимний дворец.
Однако и Рылеев, и Трубецкой, и Якубович с Булатовым в решающий момент испугались: «все те, коих заговорщики назначили своими начальниками, в решительный день заранее готовились их бросить». Восстание подняли младшие офицеры Гвардейского экипажа, Московского и Лейб-гренадерского полков. Этих офицеров главари заманили – по большей части обманом – в свой заговор, а потом просто бросили на произвол судьбы. Главным же виновником событий, по версии Блудова, был тщеславный трус князь Трубецкой
[325].
«Донесение следственной комиссии», декларировавшее единство действий главных руководителей северного восстания по выработке плана, оказало сильное влияние на исследователей, занимавшихся анализом плана действий. В историографии этой проблемы можно выделить два основных направления: одно из них в большей или меньшей степени разделяет правительственную концепцию, второе спорит с ней.
Правительственную концепцию, безусловно, разделяла, например, М. В. Нечкина.
Нечкина принимала тезис Блудова о тактических расхождениях Трубецкого и Рылеева: Трубецкой настаивал «на движении восставших полков от казармы к казарме и лишь в конечном счете, когда налицо будет достаточная масса восставших солдат, предполагал выход и на площадь». Однако в итоге диктатор отказался от своей тактики: «в результате долгих и страстных прений на совещаниях декабристов в дни междуцарствия» был создан единый план действий, предусматривавший движение прямо на Сенатскую площадь.
Нечкина писала: «Было бы неправильно утверждать, что в этом плане победило мнение определенной группы, с которым не согласилась бы какая-то другая. Нет, лица, которые первоначально спорили против победивших в дальнейшем предложений, в конце концов примкнули к ним». «Накануне решительных действий, несомненно, сформировалось некоторое общее мнение, в основном принятое и поддержанное (правда, с разной степенью убежденности) всей руководящей группой».
Исследовательница была уверена, что это «общее мнение» было за решительные революционные действия, подразумевающие захват царской резиденции и арест императорской фамилии. Главным же виновником провала этого плана исследовательница, как и автор «Донесения», считает Трубецкого, усматривая в его действиях безусловную «измену главнокомандующего»
[326].
Одним из тех, кто не согласился с «Донесением следственной комиссии» и не увидел наличие у петербургских заговорщиков единого плана, был А. Е. Пресняков. Он утверждал, что накануне 14 декабря сложилось два плана – условно говоря, план Трубецкого и план Рылеева: «Все у Трубецкого сводилось к давлению на власть, которая должна будет уступить без боя. Он стремился, прежде всего, действовать “с видом законности”».
Мысль же Рылеева и его сторонников «была направлена на решительные революционные акты, которые одни могли бы дать, будь они осуществимы, победу революционному выступлению»
[327].
К этому же направлению в историографии относятся и работы М. М. Сафонова, и прежде всего его статья «Зимний дворец в планах выступления 14 декабря 1825 года». Разбирая, казалось бы, частный вопрос – планировал ли Трубецкой захват Зимнего дворца – исследователь приходит к важным обобщающим выводам. Согласно Сафонову единого плана у руководителей восстания не было. Более того, накануне решительных действий между Трубецким и другими руководителями заговора существовал острый конфликт по вопросам тактики будущего революционного действия.
Согласно концепции Сафонова план действий, который заговорщики пытались осуществить 14 декабря, был разработан Кондратием Рылеевым. Привлекая к анализу не только показания Рылеева и Трубецкого, но и следственные документы других участников восстания, М. М. Сафонов утверждает: план этот был весьма радикальным, подразумевал взятие Зимнего дворца «малыми силами», «с горстью солдат» и – под угрозой применения силы – проведение переговоров с Сенатом о создании Временного правления.
Трубецкой же, по утверждению исследователя, по этому плану действовать явно не хотел. Сафонов утверждает: диктатор «находил необходимым вначале собрать все не присягнувшие войска вместе, определить возможности восставших и только исходя из них решать, как действовать дальше: развивать ли начатое, либо же отказаться от дальнейших действий».
Но 13 декабря диктатор понял, что у заговорщиков «слишком мало сил, чтобы реализовать план Трубецкого, надежды на успех более чем сомнительны. Диктатор был уверен, что лучше не начинать, чем потерпеть поражение».
«Сам диктатор, видя малочисленность сил, уверен, что выступление приведет в таком случае к катастрофе. Однако Рылеев настаивает: надо выступать в любом случае, даже с малым количеством войск. Руководители тайного общества уже обречены на смерть, они слишком далеко зашли, возможно, их уже предали. Поэтому необходимо подниматься в любом случае и при любых условиях. Однако такая позиция была неприемлема для Трубецкого в принципе».
Сафонов утверждает: когда Рылеев понял, что Трубецкой не собирается выполнять его план, он своей властью назначил другого диктатора – полковника Александра Булатова. Накануне восстания Рылеев сообщил о своем решении Трубецкому. И, следовательно, Трубецкому вообще незачем было выходить 14 декабря на Сенатскую площадь
[328].
Эту концепцию в целом можно признать исчерпывающей, если бы не одно весьма важное обстоятельство. Она совершенно противоречит показаниям Рылеева. Более того, на очной ставке 6 мая 1826 года Трубецкой подтвердил показания Рылеева, отказавшись, таким образом, от собственной версии событий
[329].
* * *
Между тем, разделяемое М. М. Сафоновым и рядом других историков мнение о том, что накануне решающих событий Рылеев сменил диктатора и назначил вместо Трубецкого полковника Булатова вряд ли справедливо.
Мнение это основано на мемуарных записях самого Трубецкого: «Надобно было найти известного гвардейским солдатам штаб-офицера для замещения передавшихся на сторону власти батальонных и полковых командиров. Этот начальник нужен был только для самого первого начала, чтобы принять начальство над собравшимися войсками. Был в столице полковник Булатов, который недавно перешел из Лейб-гренадерского полка в армию. Его помнили и любили лейб-гренадеры, а этот был одним из полков, на который более надеялись. Булатов согласился принять начальство над войсками, которые соберутся на сборном месте»
[330].
