– Это отчасти правда, – отвечал С. Муравьев, – но, однако ж, еще не мы одни главные члены Общества. Я решился на другое».
«Если доберусь до батальона, то живого не возьмут», – таким было окончательное решение руководителя Васильковской управы.
В этот же момент Артамон получил прямой приказ о начале восстания – и согласился этот приказ исполнить. «Артамон обещал присоединиться к нам, если мы выступим», – показывал Бестужев-Рюмин.
Пытаясь установить экстренную связь со «славянами», Сергей Муравьев написал записку в 8-ю артиллерийскую бригаду, Артамон же должен был отправить ее по назначению. После этого братья Муравьевы-Апостолы и Бестужев-Рюмин уехали из Любара: надо было поднимать на восстание Черниговский полк. Наладить связь с другими частями они просто не успели.
Артамон Муравьев, однако, своего обещания не выполнил: ахтырские гусары остались на своих квартирах. Полковник давно служил в армии, участвовал в Отечественной войне изаграничных походах, и после отъезда кузена быстро оценил обстановкувсоответствии среальными обстоятельствами. Он понял, что выводить конный полк «в пустоту», без заранее подготовленных мест стоянок, без запаса провианта для людей и лошадей значило обрекать этот полк на погибель. «Преступно для спасения своей кожи губить людей безвинных», – именно так Артамон впоследствии объяснял свои действия. Кроме того, полковник осознал, что неизбежный разгром восстания сделает троих его детей сиротами, а жену – вдовой.
Измена командира ахтырцев означала для Сергея Муравьева-Апостола крах надежд не только на этот, но и на Александрийский гусарский полк. Артамон сжег записку к «славянам» – это значило, что 8-я артиллерийская бригада, в которой они служили, участие в восстании не примет.
Впрочем, не вполне доверяя Артамону, Сергей Муравьев отправил к «славянам» Бестужева-Рюмина. Подпоручик, по его собственным словам, «отправился уведомить “славян”, чтобы они приготовили солдат к соединению с нами, лишь только мы появимся»
[382].
Но в этот раз поездка Бестужева-Рюмина не увенчалась успехом. За подпоручиком тоже началась погоня, и он едва не был арестован в доме у Густава Олизара, куда заехал переночевать. Пережидая визит жандармов к Олизару, он несколько часов провел в лесу, затем переоделся в статское платье и отправился назад, к Муравьеву.
Без поддержки других частей задуманное Сергеем Муравьевым восстание превращалось в трагический мятеж Черниговского полка. Между тем, в конце 1825 года Сергей Волконский, сопредседатель Каменской управы, командовал 19-й пехотной дивизией. Обращение за помощью к Волконскому выглядело бы вполне логично, тем более что он был арестован только 7 января. Но подполковник даже и не пытался обратиться за помощью к генералу – очевидно, зная, что получит отказ.
* * *
Гебель с жандармами следовали буквально по пятам Муравьевых-Апостолов. 26 декабря они появились в Житомире – но не застали братьев. Преследователи осведомились, «куда они из Житомира уехали, где потом останавливались и переменяли лошадей». Утром 27 декабря преследователи приехали в Любар и явились «прямо к командиру Ахтырского гусарского полка полковнику Муравьеву, от коего осведомились, что оба Муравьевы того же числа были у него на завтраке и после выехали, но куда, неизвестно».
По признанию Гебеля, в Любаре он и жандармы «потеряли след» Муравьевых и «принуждены были пробыть несколько лишних часов, употребя это время на разведывание, куда поехали Муравьевы, но ничего верного узнать не могли». В два часа ночи 28 декабря преследователи «наудачу» выехали в Бердичев.
Недалеко от «местечка Любар, по Бердичевской дороге» они «съехались у корчмы с жандармским поручиком Лангом, посланным от корпусного командира, генерал-лейтенанта Рота, для отыскания подпоручика Бестужева-Рюмина». Проведя несколько часов в бесплодных совместных поисках, преследователи разделились. Гебель оставил около себя одного Ланга, а «прочих бывших с ними жандармских офицеров» отослал «в разные места для отыскания Муравьевых-Апостолов»
[383].
* * *
В ночь с 28 на 29 декабря мятеж начался. Причем начался трагически и во многом стихийно.
Возвращаясь из Любара в Васильков и пытаясь при этом уйти от погони, братья Муравьевы-Апостолы остановились на ночлег в деревне Трилесы, месте расположения 5-й мушкетерской роты Черниговского полка.
«В Трилесах же я решился остановиться потому, что уверен был: в сем селении меня не отыщут», – показывал Муравьев-Апостол. Но очевидно, что подполковник говорил неправду: «отыскать» его могли где угодно. Место дислокации одной из рот, входящих в его батальон, вряд ли на самом деле могло казаться васильковскому руководителю безопасным местом.
Но ротой этой командовал поручик Анастасий Кузьмин, храбрый, решительный и нетерпеливый заговорщик. Очевидно, что Муравьев не случайно поехал к Кузьмину: батальонный командир был уверен в поддержке ротного.
Однако Кузьмина дома не было, он был в Василькове. Сергей Муравьев отправил к нему записку с просьбой срочно прибыть к роте. Получив эту записку, Кузьмин, взяв с собою других заговорщиков: Вениамина Соловьева, Михаила Щепиллу и Ивана Сухинова (незадолго до событий переведенного из Черниговского в Александрийский гусарский полк, но не успевшего уехать к новому месту службы), отправился в Трилесы.
Однако офицеры опоздали: в 4 часа утра в Трилесах появились Гебель и Ланг. Разыскивая Муравьевых, они заехали они в Трилесы случайно, желая отдохнуть и переменить лошадей.
Гебель объявил братьям Муравьевым-Апостолам приказ об аресте и выставил вокруг дома караул. Муравьевы подчинились. Имея на руках предписание немедленно после ареста везти братьев в штаб армии, Гебель, однако, этого предписания не выполнил. Он решил дождаться утра, и в ожидании рассвета принял приглашение Сергея Муравьева-Апостола «напиться чаю».
Очевидно, что «чаепитие» это было мирным. В выборе вариантов дальнейших действий васильковский руководитель явно колебался.
Однако вскоре в Трилесы приехали черниговские офицеры. «Подъезжая к квартире Кузмина», они «увидели при оной караул и множество людей, кои объявили, что находились там полковник Гебель и заарестованный им подполковник Муравьев. Войдя в комнату, застали их пившими чай вместе с жандармским офицером Лангом, а в другой комнате увидели брата Муравьева, также арестованным неизвестно за что».
О том, что произошло после, сам Сергей Муравьев-Апостол показывал следующее: «Кузьмин, подошед к брату, спросил его, что делать; на что брат отвечал ему: “Ничего”; а я, на таковой же вопрос Кузьмина отвечал: “Избавить нас”.
Вскоре после краткого сего разговора услышал я шум в передней комнате, и первое мое движение было выбить окно и выскочить на улицу, чтобы скрыться. Часовой, стоявший у окна сего, преклонив на меня штык, хотел было воспрепятствовать мне в том, но я закричал на него и вырвал у него ружье из рук.
