О сколько-нибудь серьезных конфликтах между Гебелем и его офицерами сведений нет. Наоборот, сын Гебеля Александр в очерке, посвященном отцу, рассказывает о вполне нормальных отношениях его с Муравьевым в годы их совместной службы. Указание на это встречаем и в заметке дочери Гебеля Эмилии
[394].
Невозможно представить, чтобы Гебель сознательно делал «неприятности по службе» Муравьеву, имевшему большие связи в обеих столицах и ставшему подполковником в 24 года (переведенный в армию после «семеновской истории», он считал этот чин незаслуженной опалой), в то время как сам командир полка получил подполковника лишь в 38 лет. И не случись в полку мятежа, вряд ли он мог рассчитывать на дальнейшее продвижение по службе.
Даже в момент ареста Гебелем братьев Муравьевых их разговор – вполне мирный. Нечего было делить Гебелю и со своими ротными командирами, которые если и не уважали его, то до поры до времени предпочитали слушаться. Во всяком случае, конкретными данными о конфликтах Гебеля со своими подчиненными историки не располагают.
В пользу версии о «незапланированности», стихийности избиения говорит и тот факт, что после нанесенных ему 14 ран Гебель остался жив. Офицеры, конечно же, умели владеть оружием – и если бы они заранее готовились к физическому уничтожению командира, результат происшедшего в Трилесах наверняка был бы другим.
Когда восстание было подавлено и началось следствие, арестованные заговорщики, признаваясь в других тяжелых преступлениях (членство в тайных обществах, активность во время мятежа, разные цареубийственные планы), все как один отрицали свое участие в избиении Гебеля. Сам Сергей Муравьев твердо стоял на том, что «ни одной раны не нанес подполковнику Гебелю». Соловьев показывал: били командира «Муравьев прикладом, Щепилло ружьем, а Кузьмин шпагою», Сухинов же пытался утверждать, что вообще не был свидетелем драки и даже помог Гебелю бежать вопреки приказу Муравьева. В качестве организаторов избиения офицеры согласно называли поручиков Кузьмина и Щепилло – к тому времени обоих уже не было в живых
[395].
В конце концов вина Соловьева и Сухинова была доказана. Следствие установило, в частности, что Сухинов не спасал Гебелю жизнь, а наоборот, преследовал его, пытаясь вернуть к Муравьеву. Естественно, это во много раз утяжелило участь обоих заговорщиков. В приговор же Сергею Муравьеву этот эпизод не вошел: материалов для высшей меры наказания и без него оказалось достаточно.
Последствия избиения полкового командира оказались весьма пагубными для дела восстания. Дисциплина в полку дала первый серьезный сбой. В отсутствие Гебеля начальство над черниговцами принимал Сергей Муравьев – как старший офицер в полку. Но причину отсутствия полкового командира от солдат скрыть было невозможно, и следование приказам командира батальонного из обязательного превратилось в сугубо добровольное.
История с Гебелем не прошла даром и для самих участников избиения. Сергей Муравьев-Апостол, как и младшие офицеры, вовсе не был хладнокровным убийцей; видимо, все они действовали в состоянии некоего аффекта. Приехав через сутки в Васильков, руководитель мятежа хотел пойти и попросить у Гебеля прощения. Его отговорили, но, по словам мемуариста Ивана Горбачевского, «насильственное начало, ужасная и жестокая сцена с Гебелем сильно поразили его душу. Во все время похода он был задумчив и мрачен, действовал без обдуманного плана и как будто предавал себя и своих подчиненных на произвол судьбы»
[396]. Вокруг дома полкового командира Муравьев распорядился поставить караул – чтобы оградить Гебеля от неожиданных визитов взбунтовавшихся солдат.
29 декабря. Трилесы. Придя в себя после ночных событий, Муравьев-Апостол размышлял о том, что же делать дальше. В середине дня подполковник едет в соседнюю с Трилесами деревню Ковалевку – поднимать на восстание 2-ю гренадерскую роту полка.
По показаниям ротного командира поручик Петина, Муравьев «поил солдат водкою и говорил им: “Служите за Бога и веру для вольности”
[397]. Василий Петин состоял в заговоре. И хотя он к числу решительных заговорщиков никогда не относился, противиться действиям батальонного командира не стал. Рота соглашается пойти за подполковником.
Но 29 декабря был полковой праздник, день основания полка. Муравьев-Апостол остался на ночлег в Ковалевке: солдаты были пьяны, и необходимо было дать им время на законный отдых.
На следующий день, по пути из Ковалевки, к мятежникам присоединился Бестужев-Рюмин. Впрочем, в этот момент его революционная активность закончилась: на допросе он будет утверждать, что «почти машинально следовал за полком и в распоряжениях (как всем известно) участия не брал». Очевидно, это была правда: подпоручик не служил в Черниговском полку, солдаты его не знали. Одет он был во взятое у Олизара статское платье. Помощь не имевшего боевого опыта, никогда не командовавшего ни одним солдатом Бестужева была, кроме всего прочего, бесполезна для Муравьева.
Столь же бесполезным для дела восстания оказался в итоге и Матвей Муравьев-Апостол, отставной подполковник. На допросе он показывал, что сделал все, что от него зависело, «чтоб остановить брата». Именно на этой почве у старшего Муравьева быстро возник конфликт с офицерами-черниговцами.
Согласно «Запискам» Горбачевского Матвей «много вредил» предводителю восставших. «Не имея ни твердости в характере, ни желания жертвовать всем для достижения цели, этот человек, со своею детскою боязнью, своими опасениями, смущал С. Муравьева и отнимал у него твердость духа. После каждого разговора с братом С. Муравьев впадал в глубокую задумчивость и даже терялся совершенно. Офицеры, заметя сие, старались не оставлять Матвея наедине с братом и даже хотели просить С. Муравьева, чтобы он удалил его от полка… Вообще поведение его было таково, что офицеры раскаивались, что, из уважения к С. Муравьеву, не настояли на том, чтобы удалить его от отряда»
[398].
30 декабря Сергей Муравьев во главе двух восставших рот вошел в Васильков.
При этом мятежникам пришлось сломить сопротивление командира 1-го батальона черниговцев майора Сергея Трухина.
Увидев входивших в город мятежников, Трухин «приказал барабанщику ударить тревогу, дабы собрать людей и остановить его, однако собралось оных весьма мало, почему Трухин оставил часть из них охранять в квартире полкового командира, а чтобы не терять времени, с остальными пошел навстречу Муравьеву».
По-видимому, беседа двух батальонных командиров была резкой. Майор показывал: встретившись с мятежниками, он «объяснил» подполковнику, что верен присяге. После этого Муравьев приказал «сорвать с него эполеты, почему Сухинов сорвал оные с него, Трухина, бросил на землю и топтал их ногами, потом оторвали у него, Трухина, шпагу и взяли его в шайку бунтовщиков, где толкали его, и вскоре отвели на гауптвахту под строгой арест».
