6 марта 1917 года, в соответствии с Декларацией, выходит указ Временного правительства об общей политической амнистии. Все «политики» вышли на свободу. 14 марта выходит постановление Временного правительства о воинской амнистии, предоставившее свободу военным преступникам. А 17 марта выходит – уже совершенно ничем не мотивированное! – постановление Временного правительства «Об облегчении участи лиц, совершивших уголовные преступления». В соответствии с этим постановлением были освобождены от суда и наказания почти все лица, которым грозило заключение в крепости, тюрьме или исправительном арестантском отделении, а осуждённым каторжникам срок наказания сокращался наполовину. За какие такие заслуги? – непонятно…
В ходе этих мероприятий Временного правительства из каждых пяти осуждённых преступников на свободу вышли четверо! Результаты не замедлили сказаться: Россия начала погружаться в пучину беспросветной анархии. А левые экстремисты получили не только благодатную почву для пропаганды своих идей, но и готовые «кадры» для их реализации.
Глава 2
§ 2.1. Как известно, большую роль в Февральском перевороте сыграли военные. Однако же в революционные события февраля 17-го была вовлечена ничтожно малая часть огромного военного организма – кучка генералов-заговорщиков да трусливые запасники Петроградского гарнизона. Миллионные массы пяти фронтов (составлявшие действующую армию) ни в малейшей мере не были «творцами» Февральской революции – они были лишь объектами её разлагающего воздействия. А действие революции на армию было действительно тлетворным!
В марте 1917-го по всему фронту прокатилась волна так называемых «братаний» – то есть взаимного прекращения огня и дружеских посиделок с вражескими солдатами. На первый взгляд, такое поведение «армии революционной России» было совершенно нелогичным (как-никак, в столице только что свергли власть «царицы-изменницы» и её «прогерманской клики»!). Почему теперь, свергнув власть «немецких шпионов», надо целоваться взасос с этими немцами на фронте, – совершенно непонятно. Но – только на первый взгляд. В действительности ничего «парадоксального» и даже неожиданного во всех этих безобразиях не было. К 1917 году армия устала от войны. Солдаты старших призывных возрастов и офицеры военного производства уже не горели тем патриотическим духом, что русская армия августа 1914-го. Армия 1917 года держалась на дисциплине, на привычном подчинении младших начальствующим и на авторитете власти. Впрочем, это – основа основ любой армии.
И вдруг – царя свергли! Высшие сановники старого режима – арестованы! Государственная машина на полном ходу (в условиях большой войны) опрокинулась. Понятно, что одновременно упал престиж всякого начальства в глазах подчинённых. Иначе говоря – был вынут тот железный стержень, на котором держится армия. Вполне естественно, что дисциплина в войсках моментально ослабла, а шкурнические инстинкты проявились во всей своей неприглядности.
Конечно, и прежде, «при царе», солдатская масса, в подавляющем большинстве своём, едва ли чётко осознавала печальную необходимость вести войну (коль скоро она началась). Вряд ли простолюдин был способен на осознанное самопожертвование во имя «геополитических интересов». Тем более – вряд ли его вдохновляла на войну перспектива установления креста над Святой Софией! Однако привычный гипноз власти заставлял людей идти в армию (подчиняясь закону), а там – идти в атаку (подчиняясь приказу командиров) и, если надо, умирать. Присяга на верность монарху прекрасно дополняла эту смутно осознанную необходимость подчиняться установленной власти. И вот – монарха не стало.
Немаловажным моментом было то, что не просто «ушёл» царь, на верность которому армия присягала. Произошло нечто большее. И Романовы тут сами не без греха! В результате последовавшего сразу вслед за отречением Николая Второго отречения великого князя Михаила Александровича (и передачи всей власти в стране непонятному Временному правительству) образовался подлинный «вакуум власти». Последствия этих двух отречений были поистине чудовищны.
Николай и Михаил – недостойные сыновья Александра Третьего – подали пример того, как легко можно отказаться от своего служения. И коль скоро определяющим мотивом поведения «высочайших особ» была трусость, – стоит ли удивляться тому, что в массах возобладали самые неприглядные инстинкты?
«Братания» (по сути своей: взаимная договорённость с противником не убивать друг друга) отвечали самым насущным, животным желаниям мобилизованных крестьян в серых шинелях. Никакой «политики» тут не было и в помине! – была просто усталость от войны и страх смерти. Недаром «браталась» в основном измученная, многострадальная пехота, а не более грамотная и «политически продвинутая» артиллерия! Потому-то солдаты «демократической, свободной России» так охотно общались с верноподданными Карла Первого и Вильгельма Второго.
Кстати, некоторый спад интенсивности «братаний», наметившийся к апрелю 1917 года, объясняется не столько противодействием со стороны русского командования, сколько противодействием со стороны командования австро-германского. Вражеские командиры опасались, что процесс разложения может перекинуться на их собственные части. Особенно велика была такая опасность в войсках «лоскутной» Австро-Венгрии.
§ 2.2. Так что влияние революции на состояние русской армии (а ведь либералы добивались свержения царской власти именно «ради успешного ведения войны»!) было вполне очевидным уже в первые революционные дни марта 1917-го.
Однако будем считать мартовские «братания» неким стихийным бедствием – печальным, но неизбежным последствием внезапной смены власти в стране; уродливой реакцией тёмных солдатских масс на падение авторитета начальства. Но кто обязан был приложить все усилия для скорейшего преодоления этого «постреволюционного синдрома»? Разве не инициаторы Февральской революции?! Кто как не новая власть (в лице Временного правительства) должна была в кратчайшие сроки восстановить в войсках порядок, ослабленный революционными событиями? Разве это не главнейшая обязанность нового военного министра?!
Особую пикантность ситуации придаёт тот факт, что во всех случаях речь идёт об одном и том же человеке! Ибо одним из главных антиправительственных заговорщиков периода Первой Мировой войны был Гучков. Одним из главных вождей Февральского переворота был Гучков. Одним из двух «революционных парламентёров», ездивших выбивать отречение из Николая Второго, был Гучков. И наконец, новым военным и морским министром России стал Гучков! Кстати, в последнем обстоятельстве не было ничего удивительного – Гучков всегда считался среди депутатов большим знатоком военных вопросов, председательствовал в Комиссии по государственной обороне, имел связи в высшем генералитете и т. д.
Надо сказать, что Гучков неизменно подвергал суровой критике военные мероприятия царского правительства (как до революции, в бытность оппозиционером, так и после, в бытность свою министром). В частности, давая показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, он отзывался о прежнем военном руководстве следующим образом: «Когда на фронте всё было в полной безнадёжности, верховную власть ублажали сказками о том, что всё в блестящем положении».
