«Агония» Элема Климова показательна тем, что создавалась не как заурядная «агитка», а как серьёзное произведение искусства. Тут были задействованы лучшие творческие силы застойной эпохи: талантливый режиссёр (Климов), талантливые сценаристы (Лунгин и Нусинов), талантливый композитор (Шнитке), целое созвездие талантливых актёров (Петренко, Ромашин, Фрейндлих, Броневой, Талызина, Солоницын, Катин-Ярцев, Калягин и другие), было затрачено много лет упорного труда («половина моей жизни», по словам режиссёра).
А что получилось «на выходе»? – примитивная карикатура, антология лживых штампов! Несчастная Россия под игом кровавого, бесчеловечного режима. Император – пьяница и злодей. Императрица – махровая русофобка (даже молящаяся… по-немецки). Кстати, императрицу почему-то возит в кресле-каталке фрейлина Вырубова (хотя её в это время саму возили в каталке!). А главный герой фильма – полусумасшедший Гришка Распутин, полностью подчинивший себе безвольного царя и меняющий по своему усмотрению министров. Итоговый приговор сему творению может быть только один: «развесистая клюква».
Вопрос поставим так: а что ещё могло получиться у уважаемого режиссёра? – когда он сам в 1968 году, в процессе «пробивания» фильма, писал в ЦК КПСС: «Сейчас ещё не упущено время, мы ещё имеем возможность выпустить наш фильм на советский и мировой экран раньше, чем будет закончена американская картина (Климов имеет в виду «Николая и Александру»), и таким образом нейтрализовать её влияние на зрителя. Наш фильм (он носит название «Агония») может иметь весьма высокие прокатные перспективы как внутри страны, так и за рубежом. Он может стать серьёзным оружием контрпропаганды».
Так что, как видим, в этом вопросе ничего не изменилось со времён Февраля (главная цель творческих усилий: не допустить «реабилитации царизма»!). А как известно, когда говорят пушки, музы молчат…
§ 3.2. Но то – кинематография. Да и странно было бы требовать многого от такого специфического жанра как «историческое кино». А как обстояло дело на литературном фронте? Что предлагали литераторы застойной эпохи жителям «самой читающей страны»?
Именно литераторы-то и отличились больше всего! При знакомстве с некоторыми советскими книгами 1960-х – 1970-х годов складывается впечатление, что писались они для каких-то грубых революционных люмпенов времён «военного коммунизма», – столько там было и откровенной жестокости, и низкопробной клеветы.
Образчиком первого направления может служить изданная в 1968 году Средне-Уральским книжным издательством повесть Якова Резника «Чекист». Здесь есть над чем задуматься! Ведь 1968 год был годом «юбилейным»: пятьдесят лет со дня екатеринбургского злодеяния. И место издания отнюдь не случайно: Средне-Уральское книжное издательство – это Свердловск, бывший (и нынешний) Екатеринбург. Именно в Екатеринбурге, именно к пятидесятилетию убийства царской семьи издаётся апологетическая книга о руководителе расстрела – коменданте «дома особого назначения» Янкеле Юровском!
Советский писатель Резник всю жизнь штамповал идеологически выдержанные (то есть – лживые и прилизанные) биографии героев социалистического пантеона: Орджоникидзе, Кошкина (создатель танка Т-34), Юлиуса Фучика и других. И вот – хвалебная песнь о героическом цареубийце Юровском. Понятно, что не просто так штатный псалмопевец Резник вдруг решил разродиться – притом, именно к юбилейной дате! – очередным панегириком. И вряд ли он сам, по собственной инициативе, решился бы поднять тему цареубийства! Он всего лишь выполнял очередной партийный заказ…
Образчиком другого направления – очернительски-клеветнического – является роман Валентина Пикуля «Нечистая сила» (журнальный вариант был опубликован в 1979 году в «Нашем современнике» под названием «У последней черты»).
На романе этом придётся остановиться поподробнее. Во-первых, роман Пикуля – произведение очень известное, переиздаваемое и читаемое до сих пор. Во-вторых, первая же публикация в «Нашем современнике» вызвала большой общественный резонанс (и волну критики в свой адрес) – что поныне даёт некоторым исследователям повод для исторических спекуляций. В-третьих, именно по этому произведению наш русский обыватель поныне судит о Николае Втором и его окружении…
Для начала надо напомнить, что популярный советский писатель Валентин Саввич Пикуль успешно развивал в своём творчестве традиции французского романиста Александра Дюма. Творчеству Пикуля были свойственны следующие характерные черты: использование в качестве основного сюжета произведений ярких моментов отечественной истории (в связи с чем в глазах неискушённой публики он выглядел чуть ли не «знатоком русской истории»), вопиющая недобросовестность в обращении с источниками (порой он довольствовался всего одним, но и его цитировал и толковал как заблагорассудится), удивительная поверхностность суждений и поспешность выводов, совершенно произвольное наделение реальных исторических персонажей положительными или отрицательными качествами, предельно пошлый слог и какая-то болезненная склонность к скандальным подробностям (особенно – альковного характера).
И вот такой человек взялся писать роман о царствовании Николая Второго. Неудивительно, что главным героем книги оказался авантюрист Григорий Распутин. Впрочем, гадостей и исторических несуразностей в романе хватает и без Распутина! Стоит привести, навскидку, несколько цитат из романа – исключительно в расчёте на культурных людей (у которых на полке не стоит полное собрание сочинений Валентина Пикуля), дабы они получили некоторое представление об этом опусе.
Вот Пикуль пишет об Александре Третьем: «Император же продолжал жить так, будто никакого нефрита у него нет, и его почки – это железные насосы, способные денно и нощно перекачивать от одного отверстия до фанов другого литры коньяку, водки и шампанского…». А вот – о его сыне: «На парадах, когда Николай II, сидя в седле, перебирал поводья, пальцы рук его безбожно тряслись, и лощёные гусарские эскадроны, в которых было немало мастеров-вахмистров, готовых выпить и закусить огурчиком, про себя отмечали: «Эге, Николашка! А ты, брат, тоже, видать, зашибаешь…». А вот – о Распутине: «Гришка слёг в постель, велел Нюрке набулькать в кухонный таз мадеры и стал пить, пить, пить… Один таз опорожнил – велел наполнить второй».
А вот каким языком изъясняются у Пикуля лидеры думских фракций: «Поверьте, – сказал Пуришкевич, – моя речь не будет даже криком души. Это будет блевотина, которую неспособен сдержать в себе человек, выпивший самогонки больше, чем нужно…». Прекрасное, надо сказать, описание самой сути творчества Валентина Саввича!
У цариц, у тех – своя напасть… Вот Пикуль пишет о вдовствующей императрице Марии Фёдоровне: «После этой рискованной операции Мария Фёдоровна сразу же произвела вторую. Неожиданно для всех она вышла замуж. Из трёх своих любовников царица выбрала в мужья одного – своего гофмейстера князя Георгия Шервашидзе…». А вот – об Александре Фёдоровне: «Охотница она до наслаждений Венеры была очень большая! Так царица во время плавания на «Штандарте» остановила свой выбор на Николае Павловиче Саблине… Личность неяркая. Обычный флотский офицер. Неразвратен, и этого достаточно. Живя в этом содоме, он страдал одним чувством – бедностью и унижением от этой бедности. Царица открыла ему сердце, но не кошелёк…».
