Письменный язык (во всяком случае, в среде образованных людей) также мог быть средством самоидентификации, в том числе и по национальному признаку. Представляется показательным тот факт, что, например, Николя де Бай никогда не пишет именование короля Англии с заглавной буквы, только с прописной (“roy ďAngleterre”), а вот король Франции – это всегда “Roy”
[551], хотя у Фокамберга при более частом написании “Roy nostre souvrain seigneur” иногда встречается и написание “roy”
[552]. Так посредством языка они, возможно, определяют свое отношение к англичанам – врагам «королевства Франции». Позиции и де Бая, и де Фокамберга во многом определяются их принадлежностью к парламентской корпорации, для которой служение интересам короны было определяющим. Парижский Горожанин, кажется, был более свободным в высказывании своего мнения, но его «Дневник» сохранился лишь в копиях, поэтому мы не можем однозначно говорить о том, имело ли для него значение написание титула короля Франции с прописной или со строчной буквы. Во всяком случае, в дневнике и король Франции, и король Англии – это “roi”.
Дефиниции «французы» и «англичане» противостоят друг другу у всех авторов. Однако, если «англичане» – это люди, говорящие на чужом языке, пришедшие на землю Франции из-за моря, сторонники английского короля, то с понятием «французы» дело обстоит не так просто. Для Парижского Горожанина (как сторонника герцога Бургундского) французы и арманьяки зачастую выступают синонимами, поэтому французы в данном случае могут считаться врагами. Однако они не называются таковыми в открытую, и это следует подчеркнуть. Свое негативное отношение к сторонникам графа Арманьяка и к дофину Карлу автор выражает иначе: говорит о них как о “ceux qui disaient Français”. Он вообще склонен несколько отстраненно говорить о «французах»: порой трудно понять, жителей каких территорий он так называет. Скорее, для него именование «французы» ассоциируется с подданными короля Франции. В период же с 1415 по 1420 гг. слово «французы» встречается в его дневнике всего два раза. Первый – в упоминании о битве при Азенкуре, второй – в записи от 1417 г. Описывая страдания людей, бежавших от англичан, Парижский Горожанин говорит: «И правда то, что некие люди, пришедшие в Париж из Нормандии, которые спасались от Англичан из-за поборов или по другим причинам, затем были захвачены Бургиньонами, а потом за лье или что-то около того взяты Французами, которые с ними обошлись так жестоко и тиранически как Сарацины…»
[553]. Под французами здесь имеются в виду арманьяки. Сам граф Арманьяк, по его словам, такой же жестокий человек, каким некогда был Нерон
[554]. Как видим, на данном этапе осознание себя подданным французского короля не всегда совпадает с определением «француз». Таким образом, в этот период (и даже гораздо более позднее) у Парижского Горожанина французы (арманьяки) вполне могут быть сравнимы с англичанами – врагами
[555]. Но опять-таки он не употребляет открыто по отношению к арманьякам определения «враги». Это, скорее, подразумевается.
Отметим, что заключенный в 1420 г. мирный договор в Труа, фактически ставивший Францию на грань потери независимости, не вызвал ни у Парижского Горожанина, ни у Фокамберга («дневник» де Бая заканчивается 1417 г.) резкого возмущения. Английского короля стали называть наследником Карла VI. Это, вероятно, можно связать с отношением как к королевской власти в целом, так и к личности суверена. Но это уже другая проблема.
Колетт Бон отмечает в связи с вопросом становления нации во Франции в XIV–XV вв., что постепенно, довольно медленно, но французский язык приобретал качество «одного из сакральных языков, на котором было написано Священное Писание» (хотя между 1300–1500 гг. и наблюдалось возвращение к латыни в русле развивающегося гуманизма). Более того, говорить на французском языке означало также и противопоставление себя англичанам
[556].
Хотя этнокультурный фактор, и более узко этнолингвистический, не играл еще в первой четверти XV в. определяющей роли в развитии национального самосознания в отличие от факторов политического (монархического в том числе) и религиозного, но без него невозможно говорить и о самом процессе рождения нации. Во время Столетней войны французский язык все более приобретал качество языка национального, объединяющего всех подданных французского королевства.
* * *
УДК 94(44) «1337/1453»
КУЗЬМИНА МАРГАРИТА ВЛАДИМИРОВНА. К. и. н., старший научный сотрудник, Институт всеобщей истории РАН, Москва.
KUZMINA MAGARITA. PhD, senior research fellow, Institute of World History of the The Russian Academy of Sciences, Moscow.
E-mail: kuzmmargarita(2)yandex.ru
ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ (ИДЕНТИЧНОСТИ) ВО ФРАНЦИИ В ПЕРИОД СТОЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ (1415–1422 ГГ.)
Формирование образа «врага» (компонент оппозиции «свой» – «чужой»), как правило, не является спонтанным процессом, но имеет под собой в качестве основы исторически сложившиеся причины.
Противопоставление «своих» и «чужих» – совершенно естественно и оправданно и эволюционно, и исторически. Эта оппозиция относится к наиболее архаичным пластам ментальных установок. Тесно связанным с ней является вопрос о самоидентификации отдельного человека, являющегося частью любой исторической общности. При этом границы между «своими» и «чужими» не являются раз и навсегда данными, непреодолимыми, поскольку также зависят и от конкретно-исторических условий, в том числе и от сиюминутной конъюнктуры(особенно это касается позиции отдельно взятого человека).
