И вот этот день настал! Я на немного дрожащих ногах вошёл в аудиторию, где за длинным столом сидели Эльдар Рязанов, Константин Воинов, Никита Михалков и возглавлявший комиссию Георгий Данелия.
– Ну вот, товарищи, тот самый Губернский. Вы все его, наверное, хорошо знаете, а у меня он так и вообще участвовал в «Кинопанораме», – представил меня Рязанов.
– Сергей Андреевич, вы теперь решили и на режиссёрское кресло замахнуться? – спросил Данелия.
– Почему бы и нет? Хочу зарабатывать в два раза больше, не только как сценарист, но и как режиссёр.
Шутка пришлась ко двору, все рассмеялись, а Михалков даже погрозил пальцем:
– Э-э, дорогой вы наш экзаменуемый, в кино идут не за деньгами, а за самореализацией. Потраченные нервы не стоят того, что вы получите в качестве гонорара.
– А вы же ведь и стихи пишете? – снова включился Данелия.
– Не без того.
– Может, прочитаете что-нибудь, в лицах, так сказать? Или у вас всё больше о любви?
Тут я задумался. В лицах хотят, да ещё и своё… Я-то думал, дело ограничится стандартной басней Крылова. Подстава просто какая-то. А может, прочитать им «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»? Как-то в редкие минуты безделья мне вспомнился филатовский «Сказ про Федота-стрельца». Помня, что произведение будет написано где-то в середине 80-х, подумалось, не сделать ли это мне несколько раньше? Но всё же отказался от подобной затеи. Во-первых, при всём желании вспомнить «Сказ…» дословно не представлялось возможным, а во-вторых – лишать Филатова честно выстраданного произведения просто не поднималась рука. И тут же в голове сами собой родились первые строчки, которые я тут же принялся записывать в блокнот. И вот так несколько дней подряд я, сидя то дома, то за рулём, придумывал, в итоге всё это вылилось в такое вот зарифмованное сочинение.
– А давайте я вам прочитаю свой «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»?
– Интересно, что это за «Сказ…» такой, – переглянулись Данелия с Рязановым. – Ну что ж, попробуйте.
Я откашлялся и, набрав в лёгкие воздуха, принялся декламировать:
Много лет тому назад
Стоял в поле стольный град.
Восседал в нём царь Иван,
Не дурак и не тиран.
Был из славного он роду.
В общем, нравился народу.
Время, о котором сказ, —
Расскажу вам без прикрас.
Царь давно уж был вдовцом,
Но – заботливым отцом.
Он души не чаял в дочке,
В Ярославне, в ангелочке.
Хороша собой девица,
Знать, и добрая царица
Будет наперёд она,
И отличная жена.
(Всё мечтал седой отец
Выдать замуж наконец
Дочь, она, уж если честно,
Засиделася в невестах.)
Между делом я следил за реакцией экзаменаторов. Увидев, что на их лицах появилась какая-то заинтересованность, продолжил с воодушевлением:
Как-то раз – была среда —
Приключилася беда:
Занедужила дивчина.
Что за горе, в чём причина?
Лекари уж сбились с ног,
Но помочь никто не мог.
Хуже было Ярославне,
Хоть сидела она в ванне,
В коей плавали пиявки,
И напрасно пила травки —
Ни экстракты, ни настойки
Не подняли её с койки.
Угасала с каждым днём,
Изнутри горя огнём.
Царь не спал совсем ночами,
Ходил с красными очами,
Исхудал Иван, постился,
Сутки напролёт молился.
Но однажды на рассвете
Ни в носилках, ни в карете,
А пешком пришёл старик,
То ль узбек, а то ль калмык.
«Передайте, что я лекарь,
Знатный травник и аптекарь.
Могу вылечить царевну,
Из девицы изгнать скверну.
А зовут меня Талгат.
Будет царь мне только рад».
Донесли Ивану весть
Гостя тот велел привесть.
Говорит: «Мне Ярославну
Исцелить ты должен справно,
Доверяю как врачу
И тебя озолочу.
А не сможешь – так и знай,
На себя тогда пеняй».
Молвил старец тут глагол
Стукнув посохом об пол:
«Черви выползли из почвы,
Ими накормите дочь вы,
Без гарнира и приправ,
Лишь добавьте в яство трав».
И достал он из котомки,
Споро развязав тесёмки,
Два пучка травы душистой,
Протянул рукою мшистой
Удивлённому царю:
«Эти травы я дарю!
С вас не смею просить платы,
Ни алмазов в шесть каратов
И ни злата с серебром.
Подпишите лишь пером,
Вы никчёмную бумажку…»
«Утомил ты, старикашка.
Мне давай скорей снадобье
Уж, надеюсь, не угробит
Твой загадочный рецепт
Мою дочку, ясный свет
Ярославну, чей недуг,
Словно обухом нас вдруг
Оглушил и озадачил
Весь народ, меня тем паче,
Всё ж таки я царь, отец!
Ярославну под венец
Я ещё вести мечтаю…
Дай бумажку прочитаю».
Вперил очи в письмена…
«Разобраться без вина
В этой вязи мне непросто…
Лет почти уж девяносто
Прожил честно на планиде,
А таких словес не видел.
Эй, служивый, ну-ка быстро
Позови сюда министра.
Он у нас мастак известный,
Разные читает тексты».
Вот проходит пять минут,
Берендея в зал ведут.
Царь суёт ему листок,
Мол, прочти-ка нам, дружок.
Тот вертел и так и сяк,
Тяжело вздохнул, обмяк:
«Нет, царь-батюшка, идей», —
Грустно молвил Берендей.
Царь в сердцах всплеснул руками:
«Издевается над нами
Этот иноземный лекарь!
Ну-ка, говори, калека,
Признавайся сей момент,
Что за странный документ?»…
Я прервал своё выступление, потому что Рязанов уже махал руками, давясь от смеха:
– Уф, достаточно, Сергей Андреевич! Надо же, Пушкин вы наш, повеселили.
– И ведь в лицах как изобразил, царя-то как, а! А Берендей! – присоединился Михалков.
Ещё бы, вещать голосом Эраста Гарина – мой фирменный конёк со студенческих лет, когда при встрече с сокурсниками, чьи помятые лица говорили о бурно проведённом накануне вечере, я брезгливо морщился: «Какая отвратительная рожа». А берендеевскую строчку я и вовсе прочел голосом «нашего дорогого и любимого» Леонида Ильича.
– Мне кажется, товарищ Губернский доказал, что достоин учиться в стенах этого учреждения, – подытожил Данелия. – Вы как думаете, коллеги? Ну что ж, Сергей Андреевич, поздравляю, вы приняты на курс к Эльдару Александровичу. Вы уже знаете, наверное, что занятия начинаются 1 декабря? Сейчас подпишем ваш экзаменационный лист, и можете быть свободны.
Через несколько дней последовал звонок от Цвигуна, пригласившего меня к себе в гости. В смысле, не домой, а на Лубянку, хотя, вероятно, он сам считал рабочий кабинет вторым домом. По телефону о причине вызова Семён Кузьмич говорить не стал, и, только оказавшись в его кабинете, я узнал, зачем меня пригласили.
