Можно без труда догадаться, что ситуация была совершенно обычная. По очевидным признакам, более трети всех бойцов были не призванными в тылу, обученными и прибывшими с маршевыми ротами, а примерно такими же, как они. Уцелевшими одиночками и группками бойцов из состава разбитых в начале войны частей, дожившими до сегодняшнего дня и получившими второй шанс. Пережившими самое страшное жителями городов и поселков, сел и деревень. Прошедшими иногда сотни километров пешком, лишь бы в сторону своих, либо дождавшимися своих в руинах, землянках, норах. Бывшими или даже не бывшими, а действующими партизанами – случалось, что в состав батальонов вливались вполне боеспособные отряды большего или меньшего размера. Пусть нечасто, но такое случалось, и никакого удивления не вызывало. Не вызывала никакого удивления и их собственная история – оставшихся в живых после вероятной гибели всех остальных. Николай еще некоторое время надеялся. Расспрашивал Арсения, ничего не знавшего и проведшего много недель на койке монастыря, залечивая свое ранение. Когда была возможность – задавал дурацкие вопросы местным, стоявшим у дорог на пути движения их короткой колонны. Размышлял о том, насколько далеко марш увел их от той местности, где они провели столько непростых месяцев. Вскидывался при виде лиц, показавшихся ему похожими. Нет, все. Не просто нет никого уцелевших, кроме них. Не осталось вообще никаких свидетельств того, что они тут воевали: теряли друзей и убивали врагов. В то, что отряду, когда он еще существовал, удалось сбить сразу два вертолета, не поверил даже Арсений, который был полностью свой. Николай попытался рассказать об этом, самом главном из всех успехе проводившему очень поверхностную проверку офицеру, – тот только глаза закатил, тоже не поверив. Николай мысленно плюнул и решил не настаивать. Бог с ним, у контрразведчика наверняка были причины делить на пять все, что ему вешали на уши вылезшие из тощих местных лесочков бойцы. Бой расставит, кто чего стоит. А боев хватало: это они узнали не просто «довольно скоро», а почти сразу же, почти без паузы.
Рота, в которую сунули трех его младших ребят, была по многу раз потрепана и побита в боях и также много раз пополнялась. Дисциплину командир роты насаждал не просто железной, а стальной рукой: никакой партизанской вольницы здесь не было и в помине. «Здесь вам не тут, здесь Армия!» – говорил капитан по поводу и без. Даже не говорил – Рычал. И именно так – с большой буквы. Капитан Буханкин, довольно молодой для своего звания и вообще не вызывающий желания пошутить над свой фамилией или придумать себе прозвище. Две вырезанные из тряпок нашивки за ранения на груди, одинокая ленточка ордена «За мужество» на самодельной колодке: просто кусочек латуни, обернутый двухцветным обрезком шелка сверху-вниз и пришитый за прорези по бокам. Самого Николая заткнули конкретным приказом, определив в медвзвод батальона. Командиром взвода оказался земляк, питерец, выпускник Военмеда, носивший простую фамилию Карпов. В батальоне он тоже был новичком, потому что медики здесь как-то не задерживались: выбывали. Один из санитаров, постарше других, подтвердил, что с офицерами в их взводе особенно плохо и что им уже давно сразу дают по два офицера на взвод, но толку от этого почти нет. Лейтенант Ляхин на такое только хмыкнул: теперь он был четко уверен, что его не убьют, пока он сполна не расквитается за всех своих ребят, по очень длинному списку. Молодой, но зато кадровый лейтенант Карпов поспрашивал бывшего резервиста Ляхина про его боевой опыт и поставил на вторую из командных должностей – на отделение сбора и эвакуации раненых. И своим заместителем, разумеется. Занимать должность санинструктора Николаю уже приходилось, этому он не удивился. Он наскоро проглядел одну из выданных ему книжек в засаленном бумажном переплете, так же наскоро принял имущество и расписался за него в целой стопке документов. Все это время он улыбался, и эта кривая улыбка оставалась с ним еще долго. Немногочисленные подчиненные смотрели понимающе: такое они тоже уже видали. Попятнанный и помятый со всех сторон МТ-ЛБ без вооружения, но с грубыми красными крестами на бортах, крыше и лбу. Механик-водитель-санитар, старший водитель-санитар, санинструктор, два санитара. Фельдшер-санинструктор был после двухлетнего медучилища, остальные без образования, только с курсами, но натасканы неплохо.
Ляхин едва успел проверить, где что у него лежит, и узнать своих людей по фамилиям, когда их кинули в бой. Первый его бой на этом месте. Ни остальные бумаги он получить не успел, ни начальнику медслужбы бригады представиться, ни вообще ничего. Пару магазинов к своему автомату он, впрочем, выпросил и успел набить. Бронежилет, разгрузку, ремень шлема подогнал, закрепил крашенные защитным цветом звездочки своего невысокого звания на погончиках бушлата. Гусеничный санитарный транспортер МТ-ЛБ нес на своей заднице выведенное не очень ровными буквами «БЕРЕЖНЫЙ» – его предшественники назвали железяку, будто эскадренный миноносец. Вонял и стучал он не меньше и не больше тех машин, на которых Николай начал войну. Пулевые выбоины и сколы в краске, потеки и царапины. Нормально.
Первые снаряды прошли над головами с таким гулом и воем, будто из-за спины двигался скоростной поезд. Николай машинально кинулся на землю, лязгнув зубами и железом при ударе. Он сто лет такого не слышал, но рефлекс сработал быстрее, чем голова определила, что это далеко не по ним. Санинструктор и санитары посмотрели искоса, не улыбнулся ни один. Где-то далеко впереди разом ухнуло, и сколько-то секунд спустя в тело лежащего человека снизу дошел уже другой гул, не слышимый ушами, но ощущаемый чем-то внутри живота. Потом пошли следующие серии: вой и гул в небе, уханье в неизведанном «впереди», потом тряска под ногами, от которой тут же начало подташнивать. Потом пошла ответка: у противника тоже нашлась ствольная артиллерия. И тоже не по ним, куда-то назад.
– Кто против нас? – глухо спросил он, ни к кому не обращаясь.
– В смысле, товарищ лейтенант?
– Кто против нас стоит, я спрашиваю? Знаете? Ну, американцы это, поляки, немцы?
– Немцы скисли, – резковато ответил санинструктор: дядька почти его возраста. Чуть постарше, может быть. Он был откуда-то из Оренбургской области. – Немцы давно ни против кого не стоят. Ну, не давно, но…
Рявкнуло так, что обернулись все. Ну да, стоило подождать, и вверх с той стороны, с тыла, пошел столб чернющего дыма. Попали. Вторичная детонация с пожаром.
– А так мы не знаем. Нам не докладывают, не нашего уровня вопрос. Но и мы скоро увидим. По знакам на железе, по форме.
– Угу, ясно. И каждый раз вот так, с этим?..
– Теперь каждый, – с большим удовлетворением подтвердил санинструктор. – И по четыре раза на каждый. По полчаса, бывает. Пять-шесть залпов дают, потом делают ноги. Потом еще пять-шесть залпов, и снова ноги в руки. И так любая батарея, а их по многу штук обычно работает. И те ровно то же самое, по нашим. Иногда наши еще хренакнут «Ураганами» или чем-то попроще, но вот это уже не каждый раз. Вертолеты – еще реже, как я видел. Через два раза на третий. Артиллерия тут главный работник. Она почти все и решает. А потом уже пехота, и что начальство из танков наскребет.
– Понятно, – спокойно ответил Николай, внимательно продолжающий слушать небо. – Сколько я воюю, давно я артиллерии не слыхал. И своих вертолетов давно не видел, только те. Прям курорт.
