В этот раз она не нашлась, что ответить. Но ее молчание, как ни странно, не подбодрило майора в его аргументах. Выждав несколько секунд и что-то буркнув себе под нос, он повысил голос и приказал заглянувшему в его кабинет ординарцу вызвать начштаба. Тот оказался рядом и появился спустя неполную минуту, вытирая подбородок. Взгляд капитана Ахен он встретил с некоторым смущением, и дальнейшее неожиданно оказалось довольно простым. Было смешно предполагать, что неловкость только что пообедавшего штабного офицера перед вернувшимся из вылета и до сих пор голодным, но занятым делом боевым летчиком сыграла какую-то роль. Начштаба батальона водил «Ястребы» над Багдадом, а капитана Ахен через считаные годы ждала штабная должность. Но что-то все же заставило его изменить мнение, безапелляционно высказанное совсем недавно. И заняться делом, которому его учили столько лет. Капитан Ахен коротко поглядела на ведомую, и обе они почти незаметно улыбнулись. Они победили.
Воскресенье, 25 августа
Когда взрослые люди сидят и молчат по десять, пятнадцать, двадцать минут подряд, это не «тихий ангел пролетел» и не «милиционер родился». Это означает, что они вымотались до такой степени, что нет сил открыть рот и пошевелить языком. Один оперся спиной на стену дома и закрыл глаза. Другой сидит на лавке и медленно, равномерно раскачивается. У этого глаза открыты, но зато полуоткрыт еще и рот, в углу которого скопилась капля слюны. Третий боец на вид вменяем, но так кажется, пока не уловишь выражения его глаз. И так далее, в самых разных вариантах.
Николай сплюнул скопившуюся в глотке дрянь и усмехнулся. Почти наверняка, глядя на него самого, тоже можно подумать что-то нехорошее про вменяемость и адекватность. После боя всегда так. После боя с превосходящими силами противником, в котором ты остаешься живым вопреки всей логике вещей, – тем более. А после такого, как этот… У него тоже до сих пор дрожали пальцы. И хотелось закурить, просто чтобы сделать что-то спокойное и понятное. Или карамельку съесть, чтобы занять себя на полминуты разворачиванием фантика – медленным, внимательным, чтобы не уронить его на землю. «А нэту», как говорил актер Мкртчян… Карамельки нету, а курить разведчикам нельзя, ну и ему заодно.
Подошла девушка из хозвзвода: то ли Нюра, то ли Шура, он не помнил точно. Принесла кастрюльку с травяной заваркой и пару кружек. О, это было правильно… Местная слабая мята, брусничный лист, иван-чай, что-то еще. Теоретически успокаивает нервы. Да и пьют все после возвращения из боя, как кони. Пьют и курят все, кроме разведчиков. Потом снова пьют и снова курят. И так, пока не придут в себя. Приходят в себя обычно к вечеру, иногда после ночного сна. А иногда и еще позже, как было в этот раз. Сколько у него уже случалось стычек и настоящих боев, до ближних включительно? Много, он уже не считал. Но привыкнуть так и не сумел. Судя по тому, что у курилки с очень задумчивым видом и без единой сигареты в руках сидели шесть человек из участвовавших во вчерашнем бою, ничего особенного в этом не было.
Еще одна девушка, помоложе. Подошла, остановилась. Недовольно на всех посмотрела. Пошла дальше, изображая из себя принцессу. Захотелось встать и дать дуре пинка, чтобы не смотрела так на людей, вернувшихся с боевого. Будь у их отряда пресс-служба – там она нашла бы себя. Но поскольку трудится она в том же хозвзводе, то это как-то не вяжется. Впрочем, трудится же, а не отлынивает. Или не сидит где-нибудь на Мальдивах в оплаченной на три года вперед джакузи. Значит, не все так плохо. Значит, пинать не обязательно.
– Здоров, ребят…
– А-а, это ты…
– Угу, я.
Очень содержательный диалог. Полный смысла и всего прочего. Достоевский бы рыдал от полученных впечатлений и потом написал бы минимум эссе. Переворачивающее душу.
Подошел, сел рядом, вздохнул. Наш человек.
– Дай погляжу.
Стрелок закатал рукав, протянул правую руку, и Николай осмотрел кисть и предплечье. Наклейки держались хорошо, и обе пропитались только по центру. Зато рука раздулась, почти как батон. Пересев чуть поближе, доктор пощупал лимфоузлы на локте и в подмышке. Да, распухли, но не так уж страшно. И нет этих багровых полосок, от вида которых хочется бежать готовить инструменты. Обойдется, должно обойтись. Жаль, не все имеется из нужных лекарств. Противовоспалительных вообще мизер. Но фабричная противостолбнячная сыворотка есть, а это уже минус один риск.
– Болит.
– Болит, – согласился боец. – Как сволочь. Повезло, да?
– Повезло, – подтвердил Николай. – Суставы целы, крупные сосуды целы, даже кости целы. А мякоть – хрен с ней. Поболит и зарастет. Шрам хреновый останется, будешь перед девками хвастать.
– Было б чем…
– Тоже верно.
В этом самом результативном с самого начала своей работы бою отряд потерял троих безвозвратно, причем одного реально глупо, при пленении летчика. Не старались бы так взять эту сволочь живой, не было бы этой потери.
А раненых сразу семь с ранениями разной степени тяжести. В основном легкие и средней степени, но один такой, что может и не выжить. Зато сделали что хотели. Поквитались за химиков…
Николай отпустил руку, и та сразу же исчезла из виду: стрелок уложил изодранную двумя пулями конечность поверх своего живота, обхватил второй рукой и начал баюкать. Современные малокалиберные пули – странная штука. Слепое или сквозное ранение ими – это жуть. Раневой канал переменного диаметра оказывается забит осколками костей, обрывками сосудов и тканей. Но касательные ранения такими пулями почти без исключений оказываются относительно легкими. Он не особо сейчас помнил курс «судебки», то есть судебной медицины, но видел столько ранений с разными исходами, что мог делать и собственные выводы.
Выводы… Проговорив про себя это слово, он тут же переключился на новую мысль. Итак, походы разведчиков в поисках знатока французского языка чем-то увенчались. Не вполне тем, на что рассчитывал штаб, – но интуиция штабистов, к слову, неожиданно проявила себя так-таки с самой хорошей стороны. Смешной трофей их дальнего боевого выхода и засады, желтоватый журнал «Ле Пойнт», оказался действительно ценным. Знающего французский язык человека нашел Костя, второй номер снайперской пары Петровой. Где – никто не спрашивал, но вместе с блокнотом, заполненным текстом перевода, и драгоценным журналом он привез на заднем сиденье мотоцикла слегка очухавшегося раненого. Значит, понятно где. Что ж, лейтенант уже давно считал, что это логично. В Средние века именно в таких местах и занимались накоплением знаний и лечением людей. Как там это называлось? Инфирмарии? Или инфирмарий – это монах-медик, а само место называется… Нет, забыл.
Николай улыбнулся сам себе. Старость не радость. А скорее, просто обилие свежих и ярких впечатлений, а главное, жизненно важных знаний вытеснило из памяти многое другое. Не столь важное.
Итак. Когда Костя вернулся без Вики, но с раненым, он привез перевод даже не просто статьи, а почти полного журнала. Перевод потом в четыре приема зачитывали вслух. И еще Николай видел, что Костя принес и передал флешку – обыкновенную, маленькую, металлическую. Увидел это он мельком, но очень удивился: флешка – это было что-то совсем не из их жизни. Что-то из старого. Интересные, значит, у командира отношения с этим народом, монахинями… Не только, значит, ограниченные известным ему благородным делом помощи раненым бойцам… Но это не его дело. Не должен был он это видеть, и даже сам с собой не должен про это разговаривать.
