– Не помню. Даже не задумывался об этом. Само как-то…
– Аа, ну-ну…
Карл Эберт обвел всех присутствующих мутным от злобы взглядом.
– Давайте, господа парламентарии. Собирайте свою Комиссию. И ждите нашего подробного доклада. О результатах допроса захваченного американского дипломата, помощника атташе. Дипломата страны – нашего союзника, страны – нашего спасителя. Нас бы всех давно русские захватили, если бы не НАТО, если бы не США. Понятно, что пришла пора за это расплачиваться – за охрану… Знаете, такую систему пытались налаживать бандиты: она отлично работает во многих странах, откуда они к нам приехали. Но в Германии настоящего, серьезного бандитизма нет. Коррупции – полно, наркотиков – полно, всего полно: карманников, домушников и так далее. Бандитов тоже немало. Но организованного бандитизма так и не сложилось благодаря нам, полиции. Самой настоящей. До чего вы нас довели, что мы пошли на мятеж? Как вам не стыдно?
У него снова закололо сердце. И снова заныло в висках, как всегда бывало, когда он понимал, что упустил нечто важное. А тут, в текущей ситуации, важное – это жизнь или смерть. Для тебя самого, для людей, поверивших твоим словам, пошедших за твоей волей. А хуже всего то, что твои действия – удачные и неудачные – действительно могут иметь самое настоящее значение для судьбы государства. Для выбора пути, по которому оно будет идти следующие два десятка лет.
Расстались они тихо и как-то буднично. Парламентарии пожали руки ему с Фрицем и потом, как ни странно, всем полицейским по очереди. Ясное дело, что это ничего не значило, но все равно удивительно. Карл выглянул наружу, обменялся парой слов с охраной. Приказал выделить эскорт их уходящим посетителям, еще подождал. И переминающиеся представители влиятельнейших политических партий Германии покинули пропахшее кровью, мочой и страхом помещение, где мучили людей. Убийц и террористов, но все равно…
Руководящий директор полиции провел здесь же еще четверть часа. Большую часть этого времени он потратил на того пленного, который не захотел отвечать. И даже не для того, чтобы узнать что-то новое, а скорее чтобы еще больше подстегнуть стремление к сотрудничеству у сдавшегося словака. И так-то весьма искреннее и полное. Это было утомительно, это было таким грехом, что никаким пеклом не искупишь, но ему стало уже окончательно все равно. Двигался, говорил, делал дело он, как робот, как автомат. Возможно, это впечатляло и само по себе, в том числе его собственных людей: на их лицах он без труда читал плохо спрятанный ужас. Но не стыд – они тоже понимали, что это необходимо.
К вечеру до них добрались заключительные отчеты о ходе и результатах допроса дипломата. Тот уже многие часы как окончательно вырубился – и, по заключению полицейского врача, должен был теперь спать больше суток. А проснувшись, войти в состояние глубочайшего нервного срыва, из которого у его разума было не так много благоприятных вариантов выхода. Что ж, растормаживающих средств, применение которых сопровождается благословенной ретроградной амнезией, еще не придумали. Но капитан Джеффри А. Мартин был очень нужен живым – как живое подтверждение и уже сказанным им драгоценным словам, и тем, которые он еще скажет. Сразу несколько офицеров и унтер-офицеров знали, что отвечают за его жизнь головами: они не спустят с Мартина глаз, даже когда он будет крепко спать на привинченной к полу койке без одеяла.
– Звонят.
– Что?
– Звонят. Ты разве не слышишь?
Да, телефон действительно звонил. Автоопределитель не высветил реквизиты звонящего, но его номер начинался с «правительственных» цифр. Причем не с «правительственных-Берлин», а с «правительственных-Потсдам». Уже сняв трубку, Эберт машинально посмотрел на электронные часы на дисплее сложного многофункционального прибора. Было 20.44.
– Руководящий директор полиции Метрополии Берлин Карл Густав Эберт. Слушаю вас.
– Герр Эберт, это ведомство федерального канцлера. Ожидайте у аппарата, будьте добры. Я соединю вас.
Карл встретился глазами с другом: тот сидел напротив. В одной безвольно опущенной на подлокотник кресла руке – несколько бумажных листков, другая на краю стола. Глаза Фрица не выражали уже почти ничего. Как и его, Карла, глаза, вероятно. Хотелось кофе, но кофе сейчас нельзя – сердцу и так было слишком паршиво, может сдать.
Он ждал, прошла уже пара минут. При этом в трубке не играла помогающая скоротать время мелодия, не было слышно дыхания или даже просто треска статики, просто полная тишина. Эберт бездумно ждал. Мелькнула мысль о том, что ожидание с телефонной трубкой в руке, при уже произведенном соединении, – это может быть инструментом, средством. Что-то сделают, наведут по сигналу ракету… Мысль была смешной и глупой, и он понимал это сам. Наверху отлично знали, где он сейчас: его беготня закончилась уже несколько часов назад. Он давно отзвонился кому надо и сообщил, где находится и как с ним связаться. И с тех пор просто ждал, стараясь хоть немного отдохнуть. Захотели бы – давно прислали бы ему ту самую ракету прямо в нужное крыло здания, безо всякого звонка. Или прислали бы крепких и умелых ребят из федерального GSG, группы охраны границ. Наверняка способных пройти через оставшихся у него в подчинении мужчин и женщин, как нож через мягкий сыр. Слишком многие знакомые десятки лет и почти незнакомые ему полицейские погибли. Слишком многие были тяжело ранены и умирают сейчас в операционных университетской клиники Шарите. Так и не зная, добились они победы или погибли из-за личной ошибки своего командира. Отлично умеющего бороться за мир на улицах и безопасность в домах берлинцев, но понятия не имеющего о настоящей политике, настоящей войне и цене настоящего мира.
– Герр Эберт?
– Да.
– Соединяю вас.
– Да. Я слушаю.
– Герр Эберт?
Он с трудом сдержал раздражение, потому что голос опять был мужской. Зачем переспрашивать по нескольку раз? Или кто-то врезался в чужой разговор?
– Да, это все еще я. Я слушаю.
– На связи Зигмар Габриэль. Я генеральный секретарь СДПГ
[28].
Эберт молча кивнул, совершенно машинально, отлично зная, что собеседник его не видит. Видеофон у него в кабинете имелся, но вызов поступил на номер обычного аппарата. Значит, СДПГ. Ну что ж… Габриэля он знал: тот занимал пост генерального секретаря партии уже давно, а в политике крутился еще дольше, высиживая то одно кресло, то другое. Умеренный консерватор, не сильно примечательный. Очевидный патриот Германии. Довольно невзрачен, если не сказать это более резко.
– Слушаю вас, герр Габриэль. Мне сказали…
– Я знаю. Вам сказали, что это ведомство Федерального канцлера. Менее часа назад канцлерин Меркель отстранена от исполнения обязанностей федерального канцлера. Вице-канцлер Кристиан Линднер также отстранен. Закрытое экстренное заседание бундестага выразило обоим конструктивный вотум недоверия. Доклад членов Парламентской контрольной комиссии и ваши данные, ваши первое и второе обращение… Признаюсь, что вариантов у нас имелось не так уж много. Власть могла рухнуть целиком и полностью, и нас ждал бы хаос, а для этого сейчас худший момент, абсолютно худший. В данном же варианте развития ситуации мы еще сохраняем какую-то вертикальную устойчивость. Однако временно вся полнота государственной власти передана бундестагу непосредственно.
