Вообще очень многое стало ясным только тогда, когда масштабная война перестала быть компьютерной симуляцией. Выяснилось, что ствольная артиллерия совершенно не потеряла того значения на поле боя, которое было присуще ей со времен едва ли не Наполеоновских войн. И что у русских такой артиллерии все еще осталось много, и что беречь ее на отдаленное будущее они не собираются. Что у НАТО и его союзников, разумеется, есть РСЗО
[34] того же класса, что и русские «Смерч», «Ураган» и «Торнадо», но что они весьма дефицитны, и размен в соотношении 1:1 для врага неприемлем. Что ставка на истребительную авиацию как единственное средство завоевания господства в воздухе в ходе полномасштабной войны – ставка неудачная. Даже объектовая ПВО у НАТО оказалась слабоватой, а войсковая устарела на полные 30 лет по сравнению с тем, что имелось у Вооруженных сил Российской Федерации. Истребители оказались равными по классу, но да, у агрессора их имелось в 10–12 раз больше. И это стало бы, разумеется, решающим, если бы не тот факт, что уцелевшие остатки русской системы ВВКО
[35] до сих пор сохраняли организованность. И эти «остатки» были остатками не чего-то там второразрядного, а прекрасной, великолепной, лучшей в мире системы, других эпитетов генерал-лейтенант придумать не мог. Системы, созданной талантливейшими людьми, отлично помнившими, как выглядят силуэты германских «Юнкерсов» и «Хейнкелей» в небе над собой.
Со всеми потерями, со всеми сбоями, с многочисленными провалами в работе – эти самые «остатки ВВКО» не просто не дали вражеской авиации действовать привычно безнаказанно. От одиннадцати бригад ВВКО, с которыми Россия встретила войну, уже к июню осталось пять, из них две были вынужденно перевооружены расконсервированной старой техникой. Плюс действовали еще несколько отдельных батарей. Этого было отчаянно мало – и тем более удивительным являлось то, что к началу августа все они вместе если не гарантировали, то по крайней мере довольно надежно обеспечили «чистое небо» на сотни километров от линии фронта. Пунктирной, вовсе не проведенной траншеями по земле. Чего это стоило – спросите у тысяч погибших и искалеченных бойцов. И у тысяч выживших и научившихся драться так, что…
К сегодняшнему дню это конкретное достижение было неоспоримым: считавшаяся всемогущей авиация НАТО реально умылась кровью. Даже оснащенные самыми последними модификациями «Боевых Соколов» и «Орлов»
[36] эскадрильи уже не демонстрировали исходную агрессивность и чаще занимались прикрытием уязвимых ударных машин, чем «свободной охотой» в глубине территории, сохраняемой русскими за собой. От туч А-10 и «Торнадо» в русском небе осталось уже совсем немного. И можно было только гадать: оказался в результате совместный вклад зенитчиков и драгоценных истребительных эскадрилий большим или меньшим для агрессора, чем вклад собственно «технической составляющей». Дефектов конструкции, выявляющихся только при тяжелой эксплуатации в далеких от идеала условиях. Поломок, сбоев техники и усталости людей, нехватки запчастей к железу и сменных блоков к электронным системам. То есть в совокупности именно того, что стало яркой и очевидной причиной быстрого стачивания «Еврофайтеров», они же «Тайфуны». Исчезнувших из русского неба уже полностью и давно, причем именно в результате небоевых потерь и почти тотальной утери боеготовности уцелевшими. В отличие от этого мертворожденного творения объединенного европейского творческого авиаконструкторского гения, А-10 и «Торнадо» были надежными, хорошими машинами, и их у врага имелось очень и очень много. Однако основная доля боевых потерь вражеской авиации приходилась именно на эти типы. И через несколько месяцев боев тактика использования уцелевших к этому времени ударных самолетов резко изменилась. Вместе с эффективностью.
Наконец, вражеские боевые вертолеты, так много сделавшие для успеха агрессора на первом этапе войны, теперь очень редко появлялись над полем боя. Становившегося все более и более «горячим» по мере того, как русские вводили в строй все больше бронированных боевых машин и артиллерийских систем. Выведенных из консервации, доведенных хоть до какой-то степени оснащения электроникой и – что главное – освоенных экипажами. Генерал помнил, что в начале этой войны вражеские вертолеты над Дальним Востоком пилотировали отлично подготовленные, агрессивные пилоты. Теперь на каждого такого приходилось по крайней мере по одному новичку. Русским вертолетчикам тоже приходилось не сладко: на старые «Крокодилы» (они же «Полосатые») и новые «Акулы» и «Крысы» тоже сажали ветеранов Афганистана и Чечни вперемешку с зелеными сопляками, понятия не имеющими о тактике и теории. Но по всем прикидкам выходило, что наши живут больше вылетов. Как ни считай – больше. Это было непривычно и даже немного странно.
– Товарищ командующий, 107-я докладывает.
– Слушаю.
– Боевая задача выполнена, все цели достоверно поражены.
Генерал-лейтенант с коротким наслаждением прикрыл усталые выше любого предела глаза. Все, теперь все. Он знал, что роты и батальоны уже давно идут вперед, что сейчас к концу подходит время, отведенное им даже для буксируемой и самоходной артиллерии, не то что для реактивных систем залпового огня. Что скоро придет время стрелкового оружия. Но «Искандеры» были самым любимым его оружием. Не самым мощным, вовсе нет. Но самым любимым. Их эффективное применение требовало самой высокой квалификации, их боеприпасы стоили дороже всего. Каждый пуск «Искандера» был огромным риском, но стоил и риска, и потерь, и всего остального. Если 480 килограммов боевой части «Искандера» попадали в цель – а они обычно попадали, – это вызывало отдельный всплеск некрологов в чужих газетах и воя в чужом телеэфире.
– Передайте Мазаненко и 107-й мое удовлетворение.
Командующий отлично знал, что это смешное слово. Даже в очаровательном XIX веке говорили всего лишь «изъявляет свое удовольствие»; сейчас говорили еще проще. Но он так привык.
107-я Мозырская ракетная бригада Восточного военного округа, а затем Восточного фронта, была у него такая одна. Других уже не было. 26-я ракетная оказалась потеряна в окружении к востоку от Санкт-Петербурга, 1-я ракетная – далеко на юге. Полегшая в полном составе 26-я стала единственной, перевооруженной на «Искандеры» еще до начала войны и успевшая полностью освоить новую технику. Две остальные прошли перевооружение лишь частично, но 107-я была в лучшем состоянии. Ну а остальное – судьба. Ее ни разу не накрыли на марше, ни разу серьезно не бомбили; в ходе охоты на Мозырскую бригаду враг потерял несколько авиаразведчиков и потратил тысячи часов спутниковых съемок, но бригада до сих пор была жива и боеспособна. Еще прошлый Командующий Западным фронтом с мясом вырвал ее у своего «коллеги», и тогда артиллеристы Восточного фронта голосили, будто волки на луну. Сейчас удар «Искандеров» завершил артиллерийскую подготовку наступления его фронта, Западного. И этот драгоценный удар не пропал впустую. 10 пусковых установок, двадцать 3,8-тонных ракет. Шесть целей: 2 командных пункта, 1 запасной командный пункт, 2 аэродрома, 1 «стратегический мост». Мост был на самом пределе дальности полета этой громадной ракеты: больше ничем, кроме авиации и до сих пор не пошедших в дело «трансконтинентальных баллистических», его было не достать, а свою авиацию на этом этапе Командующий берег изо всех сил, с не свойственной ему нежностью. И тот же мост фактически обозначал его дальний прицел: вот дотуда, до этой конкретной точки он надеялся дойти в ходе этого конкретного наступления. Первого настоящего за все время.
