– 35-я несет потери, просит поддержку огнем.
– Работай…
Командир артиллерии был еще одним его любимцем. Они много месяцев воевали плечом к плечу, они понимали друг друга уже почти без слов. 35-я… Просто так командир 35-й ничего просить не будет. Если ему не хватает той артиллерии, которая есть у него по штату и которая придана ему приказом, значит, дело действительно серьезно с самого начала. В полосе наступления 35-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады находится стык между зонами ответственности 2-й пехотной бригадной боевой группы американской 3-й Пехотной дивизии с севера и британской 11-й пехотной бригады с юга. Еще несколько недель назад этот участок занимали немцы: 37-я панцергренадерская – то есть механизированная, – бригада бундесвера. Сейчас немцев на этом месте не было, и американцы с британцами неизбежно должны были растянуть свои боевые порядки, чтобы прикрыть уязвимый участок перед Александровским. Дорог тут мало, хороших дорог еще меньше. Партизаны, деятельность которых комфронта ценил, но совершенно не переоценивал, сообщали о десятках вышедших из строя единицах техники, отмечавших маршруты американцев и англичан, спешащих затянуть брешь. Да, это была еще одна причина спешить с началом наступления. Громкий, со скандалами и нотами выход из войны Франции не имел никакого значения, кроме политического, или пусть морального. Выход из войны Германии как бы не произошел, но бундесвер и люфтваффе перестали давить на русских с запада и минимум последнюю неделю вели себя полностью пассивно. Кое-где они явно готовились к отходу, кое-где нет, но в любом случае командование НАТО должно было что-то по этому поводу делать. В миролюбие немцев генерал-лейтенант не верил ни на грош: после призыва резервистов у них под ружьем стояли свыше 120 тысяч человек. И процентов девяносто из них сейчас размещались в «зонах урегулирования» от Калининграда до Братска, а не где-то на охране священных рубежей Мекленбурга и Баварии. И в их планы совершенно точно не входило ни кормить русских колбасой, ни бить американцев и британцев в спину.
Мат в стороне – приглушенный, но отчетливый. Этот не может без мата, но все военные так привыкли к нему, что пропускают мимо ушей. Это как «артикли» в чужих языках. Но когда матерится генерал-майор, это почти всегда важно.
– Что там?
– 288-я, из моих… Ну как чувствовал же я, а?.. Товарищ генерал-лейтенант, товарищ комфронта… Не лезь ко мне сейчас, Христом-богом прошу…
– 35-я, – снова сказали сбоку. – Еще просит. Очень просит.
Комфронта растянул нужный участок экрана на максимальный уровень детализации, быстро оглядывая квадратные километры нарезанной алтайским мотострелкам полосы. Он не думал, что сопротивление на их участке сразу станет настолько серьезным, что командир бригады второй раз за четверть часа обратится к его артиллеристам напрямую.
– Даем. Все свое ему даем. Жора!
– Там британцы.
– Знаю, не слепой. Британцам даем. Всем даем.
Накрытая вражеским огнем 288-я артиллерийская бригада была слабой: сколько раз ее ни пополняли, слабой до сих пор. Бывшей 20-й гвардейской Армии вообще пришлось очень тяжело, еще тяжелее многих. Армия была давно расформирована, 3 из ее 4 бригад воевали в составе двух других армий, и воевали нормально, но больно им всегда не везло. Больно дорого они платили техникой и людьми за каждую выдержанную на отведенных рубежах неделю, больно часто попадали под самые серьезные удары с воздуха.
– Жора, еще.
По планшету прошла горизонтальная светлая полоса – как развертка по старому кинескопу. Одна из иконок размылась и исчезла, будто стертая.
– От Комбарова, Кантемировская.
– Что?
Сзади, за спиной, коротко всхрапнули, не удержавшись. Генерал ждал.
– Тоже одно слово.
– Ну?
– «Давлю».
Командующий Западным фронтом генерал-лейтенант Лосев ошибался в жизни очень во многом: и в крупном, и в мелочах. Во многом он ошибался и последний год, когда лихорадочно учился воевать заново, и в последние месяцы, когда готовил эту самую операцию, – главную во всей своей жизни. Но не бывает без ошибок войны, и не бывает без ошибок даже побед. Каждая операция полна ошибок в планировании, ошибок в командовании, ошибок и сбоев в выполнении приказов. Каждая представляет собой фактически огромный дом, выстроенный из отдельных кирпичиков, панелей и даже просто детских кубиков. Без исключения каждый из них может выпасть из стенки, в которую его вложили; лопнуть под весом груза, наваленного на него сверху. Не выдержать толчка ветра, вибрации, прицельного удара. Но некоторые здания рушатся, а некоторые, даже выглядящие неказистыми, держатся по полтысячи лет. Вопрос в том, являются ли неизбежные совершенные ошибки мелкими, средними или крупными и как много их в каждой из этих категорий. Бывают и отдельные непоправимые ошибки, – но обычно таковыми считают только последние, крайние из целой цепочки: на самом же деле важна совокупность, критическая масса совершенных ошибок. И еще – каков баланс между всем правильным и ошибочным с твоей стороны – против того баланса, который складывается у противника. Вошедшие в учебники бои, сражения, стратегические операции – это вовсе не бои и операции, проведенные совершенно и полностью без ошибок. Это те, в которых баланс верных и неверных решений оказался более выраженным в пользу тех, кто потом писал эти учебники.
К 11 сентября 2013 года, дню нехорошего юбилея событий в небе над северо-востоком США, обе стороны находились в далеко не лучшем состоянии. Выскребший все «по сусекам» Западный фронт продолжал количественно уступать агрессору по многим параметрам: начиная с числа боеспособных истребителей и вертолетов и заканчивая объемом накопленного за период затишья запаса высокоточных боеприпасов. Но время действительно играло на русских. Удерживаемая ими к этому моменту территория составляла максимум одну пятую от исходной площади государства, и это была, вероятно, наименее плотно заселенная «пятая»: перекошенная трапеция между Салехардом, Нижневартовском, Охотском и никому полгода назад неизвестным Певеком – теперь передовой базой Северного флота. Но и здесь жили миллионы людей, здесь располагались десятки «баз хранения военной техники» и стратегических складов. И к августу-сентябрю молотящие в три смены военные комиссариаты и учебки – впервые за все время – обеспечили Западному фронту значимое превосходство над теми соединениями противника, кто находился в «первой линии». Как минимум. А их плотность была уже не той, что раньше. Не той, что планировалась в штабах «миротворцев», в том числе в самых высоких.
Вопрос расхождения между планами и реальностью был, разумеется, совершенно банальным. Война в подавляющем большинстве случаев идет не по плану, это нормально. Не просто важно, а критично своевременно и адекватно корректировать свои планы и свои расчеты. Анализ показывал, что у продолжающегося снижения плотности боевых порядков «миротворцев» имелись совершенно объективные причины. В происходящем были виноваты Франция – как бы мало ни были исходно задействованы ее сухопутные войска в операции, – а также, разумеется, Германия. Предательски бросившая союзников Франция и сделавшая то же самое под явно надуманным предлогом Германия. В результате некоторые боеспособные части приходилось снимать с «линии боевого соприкосновения» на медленно сжимаемых границах русского анклава. Прежде всего для того, чтобы надежно контролировать теперь французов и немцев. Были части, которые приходилось передислоцировать для того, чтобы занять гарнизонами остающиеся без контроля точки и зоны. Расположенные на всем этом огромном, невозможном, не умещающемся в сознании пространстве.
