– Во, принес.
Парень подошел, косолапя, как медведь. Длиннорукий, немного сутулый, неловкий, он не очень походил на разведчика. Призвавшись в марте, он был распределен в мотострелки и воевал, оказывается, где-то по соседству с Николаем и Викой. И с тем же результатом. В их отряде он служил сначала в одной из «линейных» рот, потом, после очередных потерь, был с очередным пополнением переведен в разведвзвод, и там оказался разведчиком получше многих. Может быть, потому, что большинство было так себе разведчиками. Учились, как могли, но тут или есть призвание, или нет. В отношении себя лейтенант Ляхин никогда особенных иллюзий не строил.
Парень высыпал из куртки с дюжину крепких подберезовиков, среди которых нашлась и пара красных
[41].
– Спасибо, Фокин.
– Не за что, тащ лейтнант. Мало пока грибов-то. И черники нет ни фига. Брусника есть, но сплошь зеленая, аж скулы сводит.
– Витамин.
– Ага. И от запора, наверно, полезно.
Они снова по кругу похмыкали и похихикали. Все делали это как-то одинаково, глядя наполовину вверх и жмурясь. Ловя бледной, грязной кожей прохладные солнечные лучи.
– Так, сколько у нас?
– Полшестого.
– Нормально. Фокин, сходи еще раз. Чуть левее возьми. Костя, ты куда?
– Чет Вики нету. Уже минут пятнадцать, как ушла.
– Верно. Так. Фокин, Геннадьев, остаетесь. Грибы вон порежьте. Костя, вперед. Негромко.
Мышцы натурально болели, несмотря на столько дней отдыха. То ли так сильно надорвались за дни бега, и маршей, и рывков, то ли все же затекли в этой норе. Двести метров – привычной, пригибающейся трусцой. Тяжесть оружия в руках, и страшноватая пустота на боках и спине: боеприпасов не осталось уже почти совсем. Полтора магазина, 40 патронов. Ножи, конечно, есть.
Бег, остановка, снова бег. Потом бег с остановками перешел в нормальные перебежки по очереди. Таким манером они продвинулись минимум на километр. Как там Костя, Николай не знал, но сам он к этому времени волновался уже серьезно. Сержант была правильным, дисциплинированным бойцом и без причины так исчезать скорее всего не стала бы. А где теперь искать ее, он не представлял.
Спереди был хороший просвет, как будто переулок среди деревьев. В другой ситуации это было бы красиво. Они пробежали по двум противоположным краям этого просвета, и через очередные две сотни метров увидели неподвижную серую фигурку, согнувшуюся над чем-то. Наддали, сразу начав задыхаться. Сразу зашатало и повело на бегу в стороны, сразу стало темно в глазах.
– Петрова, – хрипло произнес Николай, когда они уже просто дотрусили до цели и остановились, хватая ртом воздух. – Ну ты, блин, даешь. Ну что ж ты так с нами, а?
Девушка стояла молча, утирая рот тыльной стороной кисти свободной руки. Старая СВД на ее плече смотрелась привычно и спокойно. Но рожа у нее была не то как у вампира, не то как у чау-чау: вся пасть фиолетовая, и нос тоже. Нашла все-таки чернику. И начала с себя, любимой.
– Ох, доиграешься, Петрова. Я ж сказал, недолго.
– Я ж недолго, тащ лейтнант. Ох.
– Что, живот? Молодец. Будешь теперь демаскировать нас. Понемногу надо, чего ты, совсем оглупела? Костя?
– Я щас, тащ лейтнант. Я чуть-чуть совсем.
– Ну вы даете, – опять сказал Николай с большим чувством. – Дети в парке на выезде. Еще по рожам размажьте, блин.
Он тоже не удержался, сорвал несколько ягод, сунул в рот. Вкусно оказалось просто невероятно. Богатство вкуса, буря. Живот выл и скулил, так снова захотелось жрать. Вот как они пили полчаса назад, вот так сейчас хотелось упасть и жрать чернику всей пастью. Почему обезьяна выиграла эволюционную гонку у мамонта? Потому что она рвала финики всеми четырьмя лапами, ртом и хвостом одновременно!
– А так далеко чего?
– Увидела… Пошла…
Блин, ну действительно, ну ребенок же! Потрясающе просто! Чудо в перьях! Вот сейчас Костя дождется, пока офицер отойдет, и даст ей нормального леща, в воспитательных целях. Он хоть и ниже по званию, но с ним не забалуешь, это все знали. Даже странно, что все так и называют его Костей, хотя отлично знают фамилию, но так уж сложилось. И даже «щенячьей любовью» это между ними не назовешь: на войне взрослеют не просто быстро, а вообще мгновенно, за один настоящий бой. Хотя лет-то им… Потом Николай вспомнил, каким он был уже к их возрасту, какой имел опыт и человекоубийства, и человеколюбия, и резко помрачнел.
Назад они вернулись нехотя, и скорее из чувства долга перед остальными, а не по своей воле. Понабирали черники в капюшоны снятых курток – ни чище, ни грязнее те от этого стать уже не могли. Трое бойцов встретили их настороженно и не сильно-то любезно: да, волновались. Уже и грибы покрошили, и по воду сходили снова, с единственным их овальным котелком. И дрова приготовили под пережог – делать древесный уголь они все тут давно научились. И тому, что горячую пищу готовить нужно за горизонтом от своего ночлега, какой он ни есть, – тоже.
Темнеть начало уже скоро: даже, кажется, раньше положенного. Было не проверить и не спросить у кого-то, когда солнцу заходить сегодня, а когда завтра, да и с часами было так себе. Часы быстро выходили из строя среди всей беготни, тряски, натуральных ударов по чему попало и чем попало. Их брали в числе трофеев при каждой возможности, но каждые следующие жили не дольше. А вроде бы идущие шли неизвестно как: сверять их можно было только между собой. Когда собирали несколько штук, подводили к остальным самые отстающие или спешащие, но черт его знает… В отряде они несколько раз слышали передаваемые далеко с востока и с трудом пробивающиеся сквозь вой глушилок сигналы точного времени – знаменитые спутниковые «бип-бип-бип». И каждый раз чуть не плакали: так это пробирало. Но с тех пор не стало ни радио, ни связистов, ни места, где можно было услышать это, пусть и скозь вой.
К заходу комвзвода с напарником не вернулись, но Николай воспринял это довольно спокойно. Они и вышли-то не сильно рано, и до «почтового ящика» неизвестно сколько топать, бегать и бежать, как Красной Шапочке. И скорость передвижения у них теперь так себе, как показал уже их собственный опыт. Это, к слову, стало одним из аргументов в отношении съесть все самим, не оставив командиру и товарищу ни ложки. Да и было-то… Котелок вмещал литр, ставили его два раза, кроме разрезанных на части грибов с солью в нем не было ничего, даже крапивы – сошла уже давно. Пятерым – на один зуб каждому, только желудки обмануть. В институте, на курсе гигиены, Николай проходил сто лет назад какие-то основы диетологии, что-то там говорилось и про грибы, но он уже вообще этого ничего не помнил.
Спать легли все в той же вонючей норе, закрывшись на двойную дверь, может быть, и спасшую их всех. После свежего воздуха, все-таки выдувшего дрянь из легких и головы, находиться здесь было трудно. Впятером в схроне вовсе не так свободно, как могло бы показаться после четырех дней всемером: тоже было и тесно, и хреново. Но все лучше, чем наверху, где по ночам уже вплотную подходило к заморозкам. Как будет впереди, особенно зимой, Николай сейчас думать не хотел. Потом… Сейчас думать не было сил.
