– Нет, – спокойно ответила женщина. – Сына.
– А сын где?
Она посмотрела на него, как на дыру в пространстве. Никак.
– А как нас зовут?
Это влезла Вика. Костя стоял за ее спиной, почему-то с открытым ртом. Было такое ощущение, что он стал ниже ростом.
– Петя и Людочка.
– Ой, глазки какие…
Вика вдруг заплакала. Крутанулась на месте, отворачиваясь от всех, наклонила голову, сжалась.
– Тихо, тихо…
– На моей сестры дочу похожа…
Николай с женщиной стояли у дверей, глядя, как Костя успокаивает плачущую Вику, а дети смотрят на это с открытыми ртами: мальчик в самодельной кроватке и девочка на буро-зеленом клетчатом мягком покрывале.
– Меня зовут Вера Сергеевна.
– Лейтенант Ляхин… Медицинская служба Военно-морского флота. Очень приятно… Это сержант Петрова, снайпер. Это ее второй номер, Костя… Рядовой Титов… Снаружи еще двое наших.
Женщина кивнула, продолжая посматривать то на детей, то на Вику с Костей, то на Николая.
– Мы… Дней уже десять как одни. Отряд разбит. Мы выходим к своим, чтобы драться дальше.
– Я поняла, – эти слова женщина сказала тихо и очень устало. – Я вижу. Мой сын тоже ушел. Оставил детей мне.
– А их мать?
Сказав эти слова вслух, Николай тут же пожалел об этом, но было уже поздно.
– Она не доехала. Они поздно сообразили. А город… Мы слишком далеко живем. Раньше казалось – это плохо, а теперь вот…
– Вера Сергеевна, а как называется это место?
– В каком смысле?
– Ваша деревня. Как она называется?
Женщина посмотрела с недоумением.
– Шапша. Вы не знаете? Куда ж вы шли?
– К Доможирово.
– Ого!
– Далеко это?
– Если через Люговичи, то километров с полсотни будет. Но туда лучше не ходить. Там база отдыха была для ненормальных каких-то, типа русских буддистов. И там сейчас, говорят, какая-то полицайская база. Ну, сейчас не знаю, но раньше была точно. Вначале.
– А если напрямик?
– Откуда мне знать? Напрямик короче, конечно. Я так не ходила, а вот вы…
Николай подумал, что они уже давно проскочили мимо своей цели на маршруте: на второй, наверное, день. Что странно, потому что монастырь стоял на довольно крупной реке, вдоль берегов которой располагалась целая цепочка населенных пунктов. На полтора с лишним десятка километров: от Александровщины на западе до Имочениц и Акуловой Горы на востоке. Не снесли же их все вровень с землей? Не заровняли же реку?
Николай решил подумать об этом позже – и правильно сделал. Вера довольно равнодушно предположила, какой у них был возможный маршрут, – последние километров восемь он, вроде бы, вел вдоль речки с тем же названием – Шапша. Потом она спокойно назвала еще один возможный маршрут, потом третий, и он бросил думать об этом вообще: как уж вышло, так и вышло.
Первую ночь они провели у нее, не решившись пойти куда-то еще. Несмотря на тесноту, спали прямо на полу в этом маленьком доме, на половичках, ежечасно просыпаясь от детского ворочанья и хныканья и уговаривающего шепота хозяйки. Зато в тепле. Часовых меняли четырежды за ночь, гремя в незнакомых сенях жестянками, ругаясь на шипящую в темноте кошку. Дети от этого просыпались окончательно и подолгу потом хныкали уже вдвоем. Наутро Вера уговорила Вику пройти по деревне, осмотреться. И то, что она сказала им правду, подтвердилось быстро: чужаков в деревне действительно не было сейчас и не было давно. Зато в деревне работало от батарей радио, кто-то из молодых время от времени на велосипеде добирался до соседних поселений покрупнее – вроде Бора или Ратигора, и, в общем, жители были более-менее в курсе общей ситуации. Средний возраст взрослого населения Шапши был за 60, – большая часть молодежи и нестарых мужчин ушла воевать в первый же месяц. Не вернулся пока ни один, и весточек от ушедших не было тоже ни одной. У многих жителей были родственники в городах Ленобласти, но своих и чужих беженцев в деревню прибыло мало, а из прибывших часть не задержалась, пошла и поехала дальше. Рассказы от оставшихся и проходивших были самые печальные. Все это вместе взятое сформировало очень четко очерченное «общественное мнение», и впервые за долгое время измученные бойцы почувствовали, что находятся в надежном месте. Даже странно.
Прямо в центре деревеньки стоял крепкий одноэтажный серо-кирпичный домик с простой табличкой: «Правление»; на крыше торчал короткий флагшток, но флага не было. Прямо напротив этого стоял еще один домик, явно давно заброшенный, с блеклой надписью краской: «ПРОДМАГ». Пахло здесь реально старым временем. На пару километров южнее деревни находился совсем уж микроскопический населенный пункт в одну улицу, однако с собственным названием – Агашово. Там жили еще человек пятнадцать. Вера знала по имени каждого и у себя, и там: и каждого старого, и каждого молодого, и каждого ребенка. Она довольно деловито и просто организовала им ночевку на два дома – троим и двоим, чтобы они чувствовали себя безопаснее, чем поодиночке. Жизнь в Шапше была, мягко говоря, не богатая, но осень есть осень – овощи, да яблоки, да дары леса, да мелкая, костлявая рыба из извилистой речки голодать пока не давали. Два яйца на пять человек гостей – это была роскошь. Пшенная каша с грибами – счастье. Жаренные на коровьем масле мелкие рыбешки – нечто прекрасное, почти забытое. Вера взяла на себя починку их изорванной одежды и целыми часами сидела рядом со своими малышами, работая иголкой и вырезая нужные заплаты из запасов старых тряпок. Как ни странно, Вика половину времени проводила, работая рядом с ней и малышами, о чем-то вполголоса общаясь. Николай подумал, что ей, конечно же, не хватало все это время просто спокойного, мирного общения, а они этого совершенно не понимали.
К слову, вторую половину своего времени Вика проводила точно так же, как и остальные бойцы, – обучая местную гопницкую молодежь азам военного дела. Без стрельбы, за острейшим дефицитом боеприпасов. Обучала теории стрельбы, сборке-разборке, правилам ухода, правилам техники безопасности, базовым принципам взаимодействия в паре и тройке, окапыванию… Часов по шесть в день она посвящала этому точно. Костя и Крок-Геннадьев по десять, а Фокин, наверное, все пятнадцать. Местные смотрели на всех четверых открыв рты, слушались безоговорочно, и это произвело на Николая весьма глубокое впечатление. Фокин вообще ходил гордый, как орел. Он явно уже полностью освоился тут, стремительно выучил, кого как зовут, и даже начал «провожаться» с кем-то из девиц своего возраста. К третьему дню лейтенант начал подумывать о том, чтобы оставить в Шапше/Агашово того же молодого Фокина в качестве преподавателя НВП и завхоза возможной будущей базы: если не для отряда, то хотя бы для их небольшой группы. Однако на первый же намек лейтенанта парень ответил радикальным и безоговорочным «нет». Себя он считал уже обстрелянным бойцом и слушать какие-либо аргументы не желал. Цели и задачи на не сильно, видимо, продолжительный остаток жизни у него были четкие и совершенно банальные: поквитаться за семью. Беречь себя для какого-то там смутного будущего он не собирался.
