Никита молча крестик из-под рубахи вытянул.
– А зачем тебе язык чужой?
– Учёные книги счесть хочу.
Монах улыбнулся в бороду.
– Думаешь, земля круглая? Ан стремление к учению похвально. Ученье – свет, а неученье – тьма. Пойдём, сведу с Варсонофием.
Монах-писец оказался старым, борода седа, лик морщинист. Просьбе Никиты не удивился.
– Сейчас не могу, занят, к Рождеству книгу переписать надобно. А чтобы время не пропадало даром, дам «Словесник». Учи пока слова.
Монах достал с полки рукописную книгу. Никита открыл. Ба! Да это же настоящий латино-русский словарь! То, что надо.
– Не насовсем даю, «Словесник» редкий, к Рождеству верни.
– Спасибо за доброту, храни тебя Господь!
Никита рад был. Склонения, падежи – это позже, разговаривать или писать вирши он не собирался, ему бы текст перевести. Сразу же на торгу бумаги купил, тушь да очиненные перья да в имение поспешил. Осенний день короток, да тучи чёрные низко висят, грозя дождём пролиться. Кабы «Словесник» не замочить, иначе беда. Успел. Только на крыльцо имения вбежал, упали первые капли. Проходя мимо трапезной, увидел Анну Петровну и гостей – Киру Евлампиевну и незнакомую женщину в богатых, шитых серебряной и золотой нитью одеждах. Хозяйка появлению Никиты обрадовалась.
– Заждались мы тебя, Никита! Гостьи у нас.
Никита в трапезную вошёл, поклон отбил.
– Вечер добрый.
– Я же говорила – учён не меньше любого дворянина, а то и выше бери – губного старосты.
Анне Петровне явно хотелось похвастаться перед товарками. Да ещё Никита неловкое движение сделал, рогожка приоткрылась, листы бумаги по полу разлетелись. Никита собирать их стал, не видел, как женщины обменялись красноречивыми взглядами. Раз у слуги Анны Петровны столько бумаги, стало быть, правду говорит. Исписать столько листов не каждый дворянин за жизнь может, если только монах-писец. От истины далеко они были. Когда Никита кандидатскую диссертацию писал, листов втрое больше было. Но на женщин и эта стопка произвела впечатление.
– Никита, знакомься. Елизавета Харитоновна из Городца.
Никита едва не ляпнул, что только что оттуда.
– Очень приятно. – Никита ногой шаркнул.
– Ой, как иноземец! – восхитилась гостья.
– Я покину вас ненадолго, – молвил Никита.
Он оставил в комнате бумагу, разделся, сняв кафтан. В доме натоплено, тепло, а на дворе уже дождь поливает. Интересно, по какому поводу девичник? Не к нему ли заявились? Было такое предчувствие. Скоро девять месяцев, как имение куплено, но что-то не видел он раньше двух гостей одновременно.
Вошёл в трапезную, за стол уселся. Женщины как должное приняли. Раз садится с дворянами, значит, право имеет.
– Никита, я не сдержалась, Елизавете Харитоновне про тебя сказала, – молвила Кира Евлампиевна.
Никита посмотрел на неё внимательно. Эликсир точно подействовал – морщинки разгладились, кожа посвежела, волосы на голове гуще, блестят. Сдвиги небольшие, но заметные.
– Правда же, я выгляжу лучше? – Кира Евлампиевна кокетливо закатила глазки.
Прибавлять к имени отчество могли только люди дворянского звания. А будь ты хоть семи пядей во лбу, до старости будут величать Прошкой или Харитоном, либо Прасковьей, ежели баба.
– Правда, как будто годика два сбросила. А дальше лучше будет.
– Ой, как я рада! – Всплеснула руками Кира Евлампиевна.
Елизавета Харитоновна сидела пока молча, слушала других. Потом не выдержала.
– А мужу ежели зелье давать, поможет?
– Всенепременно! – с жаром воскликнул Никита.
– А как бы так сделать, чтобы он не знал?
– Это как? – не понял Никита.
– Ну, в щи ему добавлять, либо в пиво.
– Не, не получится. С пищей смешивать нельзя.
– Жалко. Он у меня лекарей стороной обходит.
Никита хотел возразить – не лекарь он, но смолчал. Если зелье даёт, объяснение быть должно – лекарь, волхв, колдун. И волхв, и колдун, если Никиту заподозрят, кончит дни на плахе или на костре. Уж пусть лекарем назовут, хотя непривычно. А что до мужа, оно понятно. Редко какой мужчина любит по врачам ходить, уж если только боль заставит.
– А сколько мужу лет? – спросил Никита.
– Шестой десяток пошёл, – уклончиво ответила гостья.
– Стало быть, эликсир на двоих нужен – для мужа и тебя?
– Конечно, что тут непонятного? Не могу же я выглядеть старше его.
Ну да, логика железная, не поспоришь.
– Четыре рубля серебром прошу.
– А дешевле? – попыталась торговаться гостья.
– В другом месте. Сырьё для изготовления заморское, дорогое.
В общем-то, дорогое было розовое масло, действительно заморское. Но Никита решил дать две склянки. Для жены – с розовым маслом для красоты, а мужу – без. Различить склянки легко – по запаху.
А ещё склянку для Киры Евлампиевны, ещё два рубля. Пока Никита за зельем ходил, женщины приготовили деньги. Тем временем дождь прекратился, барыни засобирались. Анна Петровна на правах хозяйки проводила гостей до возков. Вернувшись, спросила.
– Есть хочешь?
– Господи, аки волк зимой.
– Сейчас распоряжусь.
Никита поел с аппетитом.
– К себе пойду, устал что-то.
Не столько устал, сколько хотел остаться в одиночестве, посмотреть «Словесник», попробовать перевести текст. Со словарём переводить легко, но медленно и муторно. До позднего вечера засиделся, а две страницы всего перевёл. И практической пользы никакой – философские рассуждения, далёкие от создания эликсира или философского камня. После завтрака снова за перевод. И так каждый день с перерывом на еду. Через неделю Анна Петровна поинтересовалась.
– Не обидела ли я тебя нечаянно?
– Да что ты! Господь с тобой!
– А почему взаперти сидишь, со мной вечерами не говоришь?
Да, было такое упущение, увлёкся. Тем более стало получаться. Латынь – язык простой, без дифтонгов, и слов непонятных нет.
– Мне иноземную книжку перевести надо, для дела. Там про новый эликсир сказано.
– Я уж, грешным делом, подумала – зазнобу в городе нашёл.
– Разве краше тебя кого-нибудь искать можно?
Никита приобнял барыню. Действительно, хороша – гибкий стан, атласная кожа. А он, как книжный червь, в бумаги уткнулся. Другой бы на перевод плюнул, когда такая женщина рядом. Анна Петровна сама к Никите прильнула, губы встретились в долгом поцелуе.
– Ох, змей-искуситель! – Тяжело дыша, отпрянула барыня.
