– Оказывается, наилучший источник Эманации, содержащий
максимальную концентрацию Божественного Излучения – это свечение расплавленной
ртути. Нужно зажать Магический Кристалл щипцами из испанского золота и окунуть
в кипящую ртуть на 13 минут и 13 секунд. Потом вынуть очищенный алмаз,
сфокусировать на нем свечение ртути и пропустить луч сквозь Тинктуру. Минуту,
всего минуту спустя она превратится в Магистериум. Известно ли тебе, что двух
крупиц этого волшебного порошка довольно, чтобы превратить 100 фунтов
обыкновенного свинца в 58 фунтов беспримесного аурума, сиречь золота! Только
представь себе!
Этот не отвяжется, понял Ластик. У него пунктик, навязчивая
идея. Придется поговорить начистоту.
– Ученый доктор, ты так много знаешь о Райском Яблоке.
Неужто тебе неведомо, что Камень нельзя подвергать никакому воздействию, что от
этого обязательно случится большая беда?
Келли вздрогнул, отодвинулся и посмотрел на собеседника так,
будто увидел его впервые.
– Ах, так ты посвящен в эту тайну. А прикидывался
несмышленным дитятей… Клянусь Мурифраем, никогда еще я не встречал столь
удивительного отрока!
Что-то в облике англичанина изменилось. Исчезла слащавость,
затвердела линия рта, глаза больше не щурились, а смотрели жестко и прямо.
– Что ж, тогда я буду говорить с тобой не как с ребенком, а
как со зрелым мужем. Да, если опустить Райское Яблоко в расплавленную ртуть,
будет большое несчастье, которое распространится на несколько сотен или даже
тысяч верст – это, если говорить в терминах расстояния. И на несколько лет,
если говорить в терминах времени. Похищение даже малой частицы Эманации даром
не проходит. Так случилось и после великого эксперимента, произведенного
Ансельмом в 1347 году в городе Генуе. Той осенью на Европу обрушился великий
мор, и продолжался много месяцев, так что обезлюдели целые королевства и
княжества.
Тут Ластик вспомнил: про Великую Чуму, истребившую треть
населения Европы, ему рассказывал профессор. Вот где он слышал имя «Ансельм»!
– Но что с того? – пожал плечами барон. – К нашему времени
все эти люди все равно бы давно уже умерли. Миновал мор, и народы расплодились
снова, еще более многочисленные, чем прежде.
Зато у человечества осталась щепотка Магистериума. Пускай ее
всю израсходовали на золото, это неважно. Главно, что мы, алхимики, теперь
знаем наверняка: Великая Трансмутация возможна! Келли воздел к небу трясущиеся
руки.
– Не дам, – отрезал Ластик, и на всякий случай спрятал
Камень под кафтан – очень уж расходился почтенный доктор.
– Отдашь, – процедил англичанин. – Не добром, так силой.
– Кто же это меня заставит? – усмехнулся князь Солянский, но
все-таки сделал шажок назад.
– Твой государь. Ластик только фыркнул.
– До сих пор он был тебе другом, – зловеще улыбнулся
алхимик. – Но отныне он станет воском в руках царицы. Можешь мне поверить, я
знаю природу людей. Я хорошо изучил высокородную Марину, а на твоего повелителя
мне достаточно было взглянуть один раз. Очень скоро истинной владычицей
Московии станет царица. Самой легкой добычей для умной женщины становятся
сильные мужчины.
Вспомнив, как вел себя Юрка на свадебном пиру, Ластик
похолодел. Что, если хитрый англичанин прав?
– Я лучше утоплю алмаз в реке, как тот ювелир. Но ты Камня
не получишь! – выкрикнул Ластик.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
Потом Келли тихо рассмеялся.
– Я вижу, Райское Яблоко доверено достойному Стражу. Я
испытывал тебя, принц. И ты выдержал испытание с честью.
С учтивым поклоном барон удалился, оставив Ластика в тревоге
и недоумении.
После высочайшего венчания к разгульному веселью
простонародья, начавшего праздновать свадьбу загодя, присоединились придворные,
и торжества пошли чередой. Каждый день начинался с охоты в Сокольниках или
рыцарского турнира на европейский манер, а заканчивался шумным пиром – то
по-московски, с бесконечной сменой кушаний, с рассаживанием по чинам и без
женщин, то по-польски, всего с четырьмя переменами блюд, но зато с дамами,
музыкой и танцами.
Вторая разновидность, конечно, была поживей, да и царь с
царицей держались менее скованно: шутили, смеялись, даже танцевали, чем
приводили бояр в гнев и возмущение.
А Ластику нравилось. Особенно модный французский танец
«Купидон».
Сначала польский оркестр – лютни и скрипки – заводил
тягучую, медленную музыку. Потом с двух сторон выплывали он и она: Марина в
воздушном платье с испанским воротником, на высокой прическе маленькая легкая
коронетка; Дмитрий в бело-золотом колете и коротком плаще, со шпагой. Кавалер
снимал шляпу со страусиным пером – левой рукой, то есть жестом, идущим от
сердца. Дама слегка приседала, потупив глаза. Потом танцоры, изящно выгнув
руки, касались друг друга самыми кончиками пальцев – тут по русской стороне стола
прокатывался сдавленный вдох: срамота. Царь с царицей этого не слышали,
смотрели не на мрачные боярские физиономии, а друг на друга и улыбались
блаженными улыбками.
Зато Ластик наслушался всякого. Ропот, начавшийся еще в день
свадьбы, звучал все громче, почти в открытую.
– Испокон веку такого непотребства не бывало, – говорили
бояре. – Псами на пиру Иоанн Васильевич нас травил, это да. Бывало, что и
посохом железным осердясь прибьет. Князя Тулупова-Косого из окошка выметнул,
для своей царской потехи. Но чтоб, обрядясь в немецкое платье, с царицей
непотребно скакать?
– А может, царь вовсе не Иванов сын? – пропищал чей-то
голос, явно измененный, но Ластик узнал – Мишка Татищев, думный дворянин.
На опасные слова со всех сторон зашипели: «Тс-с-с». Ластик и
не оборачиваясь знал – это они его, царева брата, стерегутся.
Помолчат немного, и снова за свое.
– Гляди, княже, телятину подали, – брезгливо скажет один. –
А хрестьяне православные телятины не едят.
Другой подхватывает:
– Руки-то, руки мыть заставляют, будто нечистые мы.
Это про польский обычай – у входа в пиршественную залу слуги
подавали гостям кувшин и таз для омовения рук. Бояре обижались, руки прятали за
спину, проходили мимо.
Садясь за стол, молча ели, пялились на голые плечи и
декольте полячек, в разговоры с иноземцами не вступали.
Но и польские паны вели себя не учтивей.
