О Аллах! Ты творец всего сущего, ты создатель вещей и промыслитель судьбы. Ты наделяешь, кого хочешь, милостями своими без счета и без меры. Нет границы и сопротивления твоему могуществу! Тебя не спрашивают о том, что ты делаешь, и ты властен над всякой вещью и над каждым созданием. Ты возвышаешь и унижаешь по своему произволению, обогащаешь, кого захочешь, и делаешь бедным, кого пожелаешь.
Этому хану кочевников даровал ты в мудрости своей великие богатства.
Все стены в помещении были также украшены драгоценными коврами, каждый ценою в целый караван верблюдов. На этих коврах были развешены мечи и сабли в золотых ножнах, усыпанных яхонтами и смарагдами, топазами и бирюзой. Вдоль стен помещения разложены были подушки, покрытые китайским шелком и индийской парчой, и на этих подушках сидели могучие воины и седобородые старцы, самые знатные из людей великого хана.
Сам же хан Кончак восседал посреди помещения на возвышении из золота и слоновой кости. Лицо его было красиво и благородно, и был он полон сил и бодрости, хотя седина коснулась уже его бороды. Видно было, что Аллах в своей неизреченной милости щедро наделил его здоровьем и мудростью.
Как положено гостю, я пожелал хану мира и благоденствия, призвал на него благословение Аллаха и, поцеловав пол у его ног, остановился, скромно опустив голову. И хан по закону гостеприимства поднялся со своего сиденья, и позволил мне сесть, и приблизил меня к себе, и ободрил меня приветливыми словами.
Потом он хлопнул в ладоши, и тотчас слуги внесли разнообразные кушанья, прекрасные и великолепные. И я поел вдоволь, и насытился, и сказал: «Хвала Аллаху за все, что он пошлет!»
И тогда хан, хозяин всех этих богатств и повелитель людей, как подобает человеку гостеприимному, спросил, кто я такой и какая судьба привела меня в эти степи.
И я рассказал ему, что милостью Аллаха обошел и объехал многие страны, и всюду лицезрел чудеса и диковины, и что пришел в эти степи, услышав о славе и богатстве хана, дабы своими глазами взглянуть и своим сердцем убедиться, и рассказать людям в Дамаске и Багдаде о жизни в этих краях.
И хан приказал, чтобы его визирь, мудрый и опытный старец, показал мне богатства и редкости.
И визирь показал мне драгоценные каменья и самоцветы, и оружие, которому нет равного, и прекрасные ткани из семи частей света, и кувшины из алебастра и китайского камня, столь тонкого, что сквозь него можно читать Коран. И я возрадовался и удивился.
И визирь показал мне чудеса и диковины – безоаровый камень небывалой величины, и гребень василиска, и рисовое зерно, на котором тонким пером начертаны были строки из Священного Писания, и гвоздь от креста, на котором был распят пророк Иса. И я выказал восторг и восхищение.
И визирь спросил, что еще я пожелаю видеть.
И тогда я сказал, что слышал о Чаше, из которой пророк Иса пил в последний вечер перед своим пленением и в которую была собрана после казни его святая кровь. И слышал также, что Чаша эта приносит своему владельцу мощь и богатство, силу и долголетие. И слышал также, что Чаша сия принадлежит хану Кончаку.
И визирь опустился на колени, и воскликнул громко, и сказал, что Чаша сия – величайшее сокровище хана, и что хан бережет и хранит ее, как зеницу ока, и что показывает он ее только владыкам и государям, но что я – дорогой гость, и нужно испросить соизволения хана.
И хан, как подобает человеку гостеприимному и владыке могущественному, показал мне свою милость и велел визирю достать Чашу из сокровищницы и принести ее.
И визирь опустился на колени, и целовал пол у ног хана, и удалился в сокровищницу…»
Старик сделал перерыв, чтобы выпить немного воды из глиняного ковша. Старыгин недоумевал: как же объяснить, что на этот раз он слышит другое повествование, точнее, другую часть того же повествования? Ведь он видел, что старик читает те же страницы, что и Мария! Неужели текст этой книги изменяется в зависимости от того, кто ее читает? Но такого просто не может быть!
Тем временем старик снова взял книгу в руки, но, прежде чем склониться над ней, замер, словно к чему-то прислушиваясь, и озабоченно проговорил:
– Что-то обеспокоило цыган, кочующих в этих местах. Они снялись с места и перебираются дальше от побережья.
Старыгин вспомнил вчерашнюю встречу с цыганами, вспомнил странное гадание, которое сегодня удивительным образом подтвердилось. Вспомнил и испуг гадалки, когда она увидела его самого, панику, внезапно охватившую цыган… он хотел было рассказать об этом старику, но что-то его удержало, и вместо этого Дмитрий Алексеевич спросил:
– Как вы об этом узнали? Вы что-то услышали? Я ничего не слышу!
– Конечно, не слышишь, – кивнул старик. – Твой слух занят голосами суеты и беспокойства, шумом повседневных забот и мелких неурядиц. Я же живу спокойно, меня почти ничто не тревожит. Я слушаю только горный ветер и журчание ручьев, которые прекрасны и неизменны, поэтому, когда в этих горах происходит что-то необычное, я слышу это в голосе ветра. Так волк за многие мили слышит шаги оленя, так олень чует волка, бегущего по дальней тропе. Кроме того, я сам – такой же вечный скиталец, как цыгане, поэтому я издалека чувствую их беспокойство…
Лоб старика пересекла глубокая морщина, но он снова склонился над книгой и продолжил чтение:
– «Визирь немедленно удалился в сокровищницу, и отсутствовал недолго, и вскоре вернулся к нам. В руках его был драгоценный ларец из панциря черепахи, украшенный перламутром и самоцветами, золотом и жемчугами. Поставив ларец на ковер у ног хана, он коснулся лбом пола и проговорил:
– О, владыка людей и обладатель сокровищ! Если будет на то твоя высокая воля, дай твоему смиренному рабу ключи от ларца и шкатулки со Священной Чашей!
И хан поднялся со своего возвышения, и достал из-под одежды дорогой медальон, висящий на золотой цепочке, и открыл его, и достал оттуда два маленьких ключа. И поцеловал эти ключи, как правоверные целуют святыни, и протянул ключи своему визирю…»
Со Старыгиным творилось что-то непонятное. Слова старика, словно дурманящий напиток, проникали в его мозг, обволакивали его, притупляя внимание, вызывая странное головокружение. Воздух в комнате начал дрожать и колебаться, словно в жаркий день над разогретым асфальтом. Стены хижины медленно пришли в движение, начали менять свою форму и очертания. Старыгин, пытаясь сосредоточиться, вспомнил, что нечто подобное он испытал несколько дней назад, в Малаге, в тот вечер, когда встретил Педро… или ему только привиделась эта встреча?
И запах… запах в хижине старика был такой же, как тогда, в отеле… странный, одуряющий…
Он попытался взять себя в руки, собрать в кулак ускользающее сознание, чтобы дослушать историю, которую читал старик, тем более что она подходила к кульминации и на сцене вот-вот должна была появиться Священная Чаша… какой она окажется? Драгоценным сосудом, усыпанным жемчугом и самоцветами, или скромной глиняной чашкой?
