Вот некоторые характерные пункты этой программы: уничтожить разделение епархий на «хлебные» и «нехлебные»; прекратить перемещения епископов; значительно увеличить число епархий и епископов, уравнять их территориально и материально; приблизить епископа к пастве; восстановить митрополичьи округа для удобства управления; проводить Поместные соборы епископов два раза в год, согласно апостольским правилам; учредить епископские кафедры в столицах Западной Европы; перевести богослужебные и святоотеческие книги на европейские языки; вступить в состязание с католическим миссионерством. Тенденция к повышению роли епископа, к укреплению соборного начала, к освобождению Церкви от государственного вмешательства в этой программе очевидна. Но вот что существенно – в этой же связи митрополит Питирим категорически возражал против учреждения патриаршества! Не только он, но и многие другие церковные реформаторы того времени опасались, что патриаршество лишь усилит бюрократическую централизацию Церкви, окажется препятствием для развития самостоятельности приходов и епархий. А без такой самостоятельности не могло быть и речи о подлинной соборности!
Естественно, что в революционной атмосфере, создавшейся после отречения государя, эти реформаторские настроения резко усилились. Так, в своем обращении к Церкви от 29 апреля 1917 г. Священный синод сообщает об установлении принципа «выборности епископа свободным голосованием клира и мирян». В этом же обращении было объявлено о создании Предсоборного совета и о созыве Поместного собора в кратчайший срок. 20 июня Синод принимает «Временное положение о православном приходе», в котором подчеркивалась самостоятельность прихода как особой церковной общины, состоящей через своего епископа в общении со Вселенской церковью.
Несомненно, что состав Священного синода и его решения в это время в большой мере определялись давлением Временного правительства, осуществляемым через обер-прокурора В.Н. Львова. Социалисты и кадеты, опасавшиеся Церкви как единой организации, объединявшей подавляющее большинство народа, стремились превратить ее в совокупность разрозненных мелких общин, по протестантскому образцу. В тот же день 20 июня Временное правительство принимает постановление, подрывавшее роль Церкви в народном образовании: 37 000 церковноприходских школ передавались в ведение Министерства народного просвещения. Против этого постановления протестовали даже самые левые церковные реформаторы. Таким образом, в смутное революционное время вековые церковные и народные чаяния соборности оказались переплетенными с политическими требованиями «демократизации». Разобраться в этой путанице идей и стремлений без достаточного исторического опыта было невозможно.
Вопрос об устройстве церковного управления встал и перед Поместным собором, открывшимся 15 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы, в Успенском соборе Московского Кремля.
«Встал жгучий вопрос, – вспоминает митрополит Евлогий, – как управлять Церковью – стоять ли за старый синодальный строй или за патриаршество? Левые – светские профессора духовных академий и либеральные «батюшки» – были против патриаршества. Вновь, как и в Предсоборном присутствии, заговорили об одиозном монархическом начале, об единодержавии, от которого революция освободила не для того, чтобы вновь к этому принципу возвращаться. Это был все тот же закоренелый интеллигентский либерализм – верность отвлеченным идеям, не считаясь с фактами и исторической действительностью».
Однако, как это уже не раз случалось в решающие минуты церковной истории, сама атмосфера, сам дух соборности привели к рождению нового сознания. Член собора профессор-протоиерей С.Н. Булгаков, ссылаясь на «живое соборное сознание, которое долго выбаливало и перебаливало это новое рождение», свидетельствует, что новое рождение патриаршества в Русской церкви было чем-то большим, чем простым восстановлением нормального канонического строя.
«Когда члены Всероссийского церковного собора съезжались в Москву, – писал С.Н. Булгаков в своей подготовленной для выступления на Соборе статье-речи, – то лишь у немногих было определенное мнение по вопросу о патриаршестве, а иные и сами не ожидали, что они станут вскоре горячими поборниками его восстановления. Бесспорно, нечто совершилось здесь в самой атмосфере соборной: произошло новое духовное рождение, в недрах соборной церковности родилось патриаршество…
Русская церковь, конечно, могла бы и теперь оставаться при синодальном строе, никакой необходимости восстановления патриаршества здесь нет, и речь может идти лишь о его возможности, которая становится действительностью только в творческом акте церковного соборного сознания. Восстанавливаемое патриаршество не есть только реставрация, но совершенно новый акт Русской церкви, хотя, конечно, она и действует здесь в согласии с древним преданием» (Деян. Собора. Кн. III. Прил. к Деян. 31. Пг., 1918).
Какой же смысл вкладывал Поместный собор в идею патриаршества? Прислушаемся к соборному многоголосию свидетельств и мнений. Вот аспект национально-исторический, выраженный архимандритом Илларионом (Троицким):
«Есть в Иерусалиме Стена Плача. Приходят к ней старые правоверные евреи и плачут, проливая слезы о погибшей национальной свободе и о бывшей национальной славе. В Москве, в Успенском соборе, также есть русская стена плача – пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и о былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская стена плача! Да не будет!
Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское православное сердце. Орел петровского, на западный образец устроенного самодержавия, выклевал это русское православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела первосвятителя российского с его векового места в Успенском соборе. Поместный собор Церкви российской от Бога данной ему властью снова поставит Московского патриарха на его законное, неотъемлемое место. И когда под звон московских колоколов пойдет святейший патриарх на свое историческое священное место в Успенском соборе, – тогда будет великая радость на земле и на небе» (Деян. Собора. Прил. к Деян. 31).
Член Собора А.В. Васильев рассматривает патриаршество как неотъемлемый элемент церковной соборности, как свободное средоточие индивидуальных начал, как добровольно принятую на себя власть, позволяющую преодолеть противоречия личных устремлений. Эта позиция, безусловно, представляет собой развитие славянофильского идеала:
«Основная задача Священного собора – это положить начало восстановлению в жизни нашей Церкви и нашего Отечества исповедуемой нами в 9-м члене Символа веры, но в жизни пренебреженной и подавленной – с о б о р н о с т и (здесь и ниже, разрядка А.В. Васильева. – Л.Р.). Если мы исповедуем Церковь соборною и а п о с т о л ь с к о ю, а Апостол определяет ее как т е л о Х р и с т о в о, как живой организм, в котором все члены находятся во взаимообщении и соподчинены друг другу, то, значит, такая соподчиненность не чужда началу соборности и соборность не есть полное равенство одинаковых членов или частиц, а содержит в себе признание л и ч н о г о и и е р а р х и ч е с к о г о начал… Соборность не отрицает власти, но требует от нее о п р е д е л е н и я к д о б р о в о л ь н о м у е й п о в и н о в е н и ю. Итак, в л а с т ь, определяющая себя к а к с л у ж е н и е, по слову Иисуса Христа: первый из вас да будет всем слуга, – и п о д в л а с т н ы е, д о б р о в о л ь н о п о к о р с т в у ю щ и е п р и з н а в а е м о м у и м и а в т о р и т е т у, – с о г л а с и е, е д и н о м ы с л и е и е д и н о д у ш и е, в основе которых лежат взаимные, общие друг к другу доверие и л ю б о в ь, – т а к о в а с о б о р н о с т ь. И только при ней возможно осуществление истинной христианской свободы и равенства и братства людей и народов… В соборности стройно согласуются лично-иерархическое и общественное начала. Православное понимание соборности содержит в себе понятие в с е л е н с к о с т и, но оно – глубже, указывает на внутреннюю собранность, цельность, как в отдельном человеке его душевных сил, воли, разума и чувства, так и в целом обществе и народе – на согласованность составляющих его организмов-членов…» (Прил. к Деян. 31).
