Учреждаемые церковные правительства для групп епархий не означают, очевидно, учреждения новых Поместных церквей со своей первосвятительской властью, но лишь по общему согласию избираемые временные органы административного управления, полезные для согласования действий нескольких епархий в сложных и быстро меняющихся условиях.
Наиболее существенным с экклезиологической точки зрения является следующий пункт постановления:
«4. В случае невозможности установить сношения с архиереями соседних епархий и впредь до организации Высшей церковной власти, епархиальный архиерей принимает на себя всю полноту власти, предоставленной ему церковными канонами».
В этом постановлении вскрывается тот факт, что в основе церковной структуры по-прежнему остается изначальный принцип: «где епископ – там Церковь». При всей своей древности и традиционности, этот принцип так неполно реализовался в практике церковной жизни последних столетий, что внедрение его в сознание епископата и церковного народа было и остается нелегким делом. Только чрезвычайное положение Русской церкви и сознание величия происходящих духовных потрясений, пророческое дерзновение патриарха Тихона вместе с окружавшими его представителями соборного разума Церкви – только все это, вместе взятое, могло подвигнуть Высшее церковное управление на такой решительный разрыв с традицией поверхностной, но прочной, на восстановление традиции более глубокой, но в значительной степени забытой. Дальнейшие события показали, насколько трудным оказалось для русского епископата понимание и исполнение этого постановления, при всей его очевидной простоте и практической разумности.
Авторы постановления, исходя из того, что нелегальное или полулегальное положение Церкви может продлиться годы и десятилетия, решили приблизить форму церковной организации к древнехристианской, когда многочисленность и малый размер независимых общин делали их трудноуловимыми для преследователей. С этой целью постановление наделяет отдельного епископа исключительными правами, беспрецедентными в церковной истории константиновской эпохи:
«5. В случае, если положение вещей, указанное в пп. 2 и 4, примет характер длительный или даже постоянный, в особенности при невозможности для архиерея пользоваться содействием органов епархиального управления, наиболее целесообразной (в смысле утверждения церковного порядка) мерой представляется разделение епархии на несколько местных епархий, для чего архиерей:
а) предоставляет преосвященным своим викариям, пользующимся ныне, согласно наказу, правами полусамостоятельных, все права епархиальных архиереев, с организацией при них управления, применительно к местным условиям и возможностям;
б) учреждает, по соборному суждению с прочими архиереями епархии, по возможности во всех значительных городах своей епархии новые архиерейские кафедры с правами полусамостоятельных или самостоятельных;
в) разделенная указанным в п. 5 образом епархия образует из себя во главе с архиереем главного епархиального города церковный округ, который и вступает в управление местными церковными делами, согласно канонам».
Так в церковной жизни взаимодействуют начала, кажущиеся на поверхностный взгляд несовместимыми: соборность в Русской церкви привела к восстановлению патриаршества; патриаршество утвердило личное церковное достоинство отдельного епископа; наконец, личная власть епископа восстанавливает разрушенную внешними силами соборность! При этом вынужденная раздробленность Поместной церкви ни в коем случае не приемлется как норма, но при первой возможности восстанавливается патриарший строй, что подтверждается последним пунктом постановления:
«10. Все принятые на местах, согласно настоящим указаниям, мероприятия, впоследствии, в случае восстановления центральной церковной власти, должны быть представлены на утверждение последней».
С тремя основополагающими организационными установлениями: патриаршеством, чрезвычайным положением о местоблюстительстве и указом о самоуправлении епархий – Русская церковь входила в период смятений и расколов, в атмосфере непрерывного и все более изощренного гонения со стороны государства. Духовной же основой церковной позиции, как мы показали выше, был принцип неучастия в политической борьбе и готовность к жертвенному подвигу во искупление народного греха зависти, стяжательства и братоубийства. Предстоявшие суровые испытания должны были показать, насколько глубоко и прочно восприняты церковным сознанием эти смелые и мудрые соборные решения. Лишь будучи правильно реализованными в практике жизни, эти решения могли без духовных потерь провести Русскую православную церковь через все гонения и соблазны.
Первым таким испытанием был обновленческий раскол.
После выступления патриарха Тихона 22 апреля/5 мая 1922 г. в Политехническом музее в качестве свидетеля по «делу о церковных ценностях» стало несомненным, что вскоре он сам будет привлечен в качестве обвиняемого. Такое обвинение было действительно ему предъявлено, и свобода контактов и перемещения тут же была ограничена, хотя некоторое время он оставался в своей прежней резиденции в Троицком подворье.
Ровно через неделю патриарха Тихона посетили неожиданные «гости»: «инициативная группа» в составе петроградского протоиерея А. Введенского, священников А.И. Боярского и Е. Белкова и псаломщика С. Стаднюка, в сопровождении двух работников ГПУ. «Инициативная группа» предложила патриарху Тихону скромную посредническую роль в исполнении его поручений по передаче Высшего церковного управления кому-либо из старейших и достойных иерархов. «По счастливой случайности» оказалось, что именно в эти дни возвращался из ссылки митрополит Ярославский Агафангел, один из местоблюстителей, избранных патриархом Тихоном еще в феврале 1918 г. во исполнение соборного постановления. Поэтому в тот же день, 29 апреля/12 мая, патриарх Тихон пишет сразу три кратких послания, вероятно согласовав их текст с «инициативной группой»: митрополиту Агафангелу, председателю ВЦИК М.И. Калинину и о. Николаю Любимову с сообщением о передаче церковного управления митрополиту Агафангелу. Патриарх Тихон не подозревал, что его имя было предназначено стать орудием коварнейшего заговора по захвату церковной власти…
Через день после визита «инициативной группы» в газете «Известия» была опубликована декларация «прогрессивного духовенства», которую, кроме членов «группы», подписали епископ Антонин, священники С. Калиновский, В. Красницкий и еще несколько менее известных священников. Содержание декларации было в высшей степени примечательным. В ней, например, провозглашалось:
«…Церковь фактически осталась в стороне от этой борьбы за правду и благо человечества. Верхи священноначалия держали сторону врагов народа. Это выразилось в том, что при каждом подходящем случае в церкви вспыхивали контрреволюционные выступления… Пролилась кровь, чтобы не помочь Христу – голодающему. Отказом помощи голодному церковные люди пытались создать государственный переворот. Воззвание патриарха Тихона стало знаменем, около которого сплотились контрреволюционеры, одетые в церковные одежды и настроения. Но широкие народные массы и большинство рядового духовенства не пошли на их призыв. Совесть народная осудила виновников пролития крови, и смерть умирающих от голода падает тяжким упреком на тех, кто захотел использовать народное бедствие для своих политических целей… Руководимая высшими иерархами гражданская война церкви против государства должна быть прекращена…»
