Разрушительное значение этого послания трудно переоценить. В отсутствие многих видных иерархов, митрополит Сергий, бывший ректор Петербургской академии, «член всех Синодов», маститый архиерей, пользовавшийся репутацией выдающегося богослова и канониста, – был образцом поведения для многих, в особенности молодых, архиереев и священников. Сторонник и почитатель митрополита Сергия, митрополит Мануил (Лемешевский), не считавший, однако, возможным обходить молчанием общеизвестные факты, впоследствии писал в своем «Словаре епископов»:
«Мы не имеем права скрыть от истории тех печальных потрясающих отпадений от единства Русской церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале «Живая Церковь» письма – воззвания трех известных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: „Если же мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру“».
Обновленчество, как церковное течение, опиралось на два ложных духовных принципа:
1. Определение степени православного благочестия политической позицией верующего.
2. Отношение к Высшему церковному управлению как бюрократическому инструменту централизованной организации церковных дел.
Оценивая первый из этих принципов, необходимо признать, что в церковном учении не содержится оснований для однозначного принятия или отвержения той или иной социально-политической концепции. Это означает, что церковное единство глубже всех различий во взглядах по поводу наилучшего устройства человеческого общества. Святая Церковь призывает нас в начале литургии: «Всякое ныне житейское отложим попечение…» За порогом храма должны быть оставлены и наши политические симпатии и антипатии, как вещи вторичные и относительные рядом с вечной и незыблемой истиной Евангелия. В условиях стремительно меняющихся форм человеческого существования, различия, порой значительные, в политической ориентации между членами одной и той же Церкви – неизбежны. И тот, кто убежден в своей правоте, должен с братским терпением сносить инакомыслие другого. Именно это стремление отделить несомненное от проблематичного, оградить Церковь от поглощения политическими страстями и стихиями, было положено в основу важнейшего постановления Поместного собора от 3/16 августа 1918 года, объявившего политику частным делом каждого члена Церкви и упразднившего общеобязательную церковную политику. Раскрывая содержание и смысл этого постановления, член Собора епископ Василий Прилукский в своем послании из Соловков (по поводу декларации митрополита Сергия от 16/29 июля 1927 г.), писал:
«Постановление Собора от 2/15 августа 18 г. содержит в себе отказ Всероссийской православной церкви вести впредь церковную политику в нашей стране и, оставив политику частным занятием членов Церкви, дало каждому члену нашей Церкви свободу уклоняться от политической деятельности в том направлении, какое подсказывает ему его православная совесть: причем никто не имеет права принуждать церковными мерами (прямо или косвенно) другого члена Церкви примыкать к чьей-либо политике…
Ни всероссийский патриарх, ни его заместители и местоблюстители, и вообще никто во Всероссийской православной церкви не имеет канонического права назвать свою или чужую политику церковной, т. е. политикой Всероссийской церкви как религиозного учреждения, а должны называть свою политику только своей личной или групповой политикой.
…Никто во Всероссийской православной церкви не может принуждать (прямо или косвенно) церковными мерами другого члена Церкви примыкать к чьей-либо политике, хотя бы и патриаршей».
В соответствии с этим принципом Поместный собор признал, в частности, недействительными постановления духовных судов, в свое время лишивших сана архиепископа Арсения (Мацеевича) и священника Григория (Петрова) по обвинениям в преступлениях, по существу, политических.
Евангельская заповедь братолюбия, обращенная ко всем христианам, и решения Поместного собора, освободившие Церковь от многовековой прикованности к политике государства, были грубо нарушены обновленцами. Нет возможности беспристрастно рассматривать их политическую платформу или программу церковных преобразований – все это обесценивается, теряет значение перед основополагающим фактом: те, которые призывали гражданскую власть обрушить карающий меч на своих собратьев по Церкви, возлагая на церковную иерархию вину за «пролитие народной крови», не могут быть названы иначе, как «сборищем иуд». Это, во всяком случае, относится к лидерам обновленчества. Вот психологический портрет одного из главных руководителей обновленческого движения, главы организации «Живая Церковь», дававшего показания во время судебного процесса против митрополита Вениамина и других петроградских церковных деятелей (описание принадлежит одному из современников, присутствовавшему на процессе):
«Высокий, худой, лысый, с бледным лицом, с тонкими губами, еще не старый человек (лет 40–45), в священнической рясе, – решительными шагами, с вызывающим видом подошел к своему месту и начал свое «показание». И с каждым словом, с каждым звуком этого мерного, спокойного, резко-металлического голоса над головами подсудимых все более сгущалась смертная тьма. Роль свидетеля была ясна. Это был очевидный «судебный убийца», имевший своей задачей заполнить злостными инсинуациями и заведомо ложными обобщениями ту пустоту, которая повисла в деле на месте доказательств. И надо сказать, что эту свою роль свидетель выполнил чрезвычайно старательно. Слова, исходившие из его змеевидных уст, были настоящей петлей, которую этот человек в рясе и с наперсным крестом поочередно набрасывал на шею каждого из главных подсудимых. Ложь, сплетня, безответственные, но ядовитые характеристики, обвинения в контрреволюционных замыслах – все это было пущено в ход столпом «Живой Церкви».
Фигуры членов трибунала и самих обвинителей померкли на время перед Красницким. Так далеко даже их превосходил он в своем стремлении погубить подсудимых. Какое-то перевоплощение Иуды… Как-то жутко и душно становилось в зале… Все – до трибунала и обвинителей включительно – опустили головы… Всем было не по себе.
Наконец, эта своего рода пытка кончилась. Красницкий сказал все, что считал нужным. Ни трибунал, ни обвинители – редкий случай – не поставили ему ни одного вопроса. Всем хотелось поскорее избавиться от присутствия этой кошмарной фигуры – свободнее вздохнуть» (Валентинов А.А. Черная книга. Париж, 1925. С. 223).
Конечно, как и во всяком движении, не все участники обновленчества несут равную ответственность за общий дух этого движения, но, несомненно, каждый присоединившийся к нему не мог не понимать, что становится в какой-то мере причастным к тому гонению, которое развернула государственная власть против «тихоновской церкви», вплоть до гибели многих тысяч ее пастырей и сынов. В дальнейшем преследования настигли и самих обновленцев – но это было позже. Первоначально же обновленческий раскол возник в самой непосредственной связи с «делом о церковных ценностях» и уход в раскол представлялся надежным шансом на выживание, более того – на процветание и успех.
В те же годы, когда «тихоновское» духовенство предстояло перед судом трибуналов, скиталось по лагерям и ссылкам, – в это же время обновленцы беспрепятственно проводят всероссийские Поместные соборы, более того – энергично готовятся к участию в соборе Вселенском (в Соборе восточных Церквей), на котором рассчитывают стать ведущей силой! Те лидеры в советском партийном руководстве, которые еще не оставили надежд на «перерастание» русской революции в революцию всемирную, возлагали на обновленцев, с их безоговорочной поддержкой революционных идеалов и методов, немаловажную пропагандистскую роль. Но для получения этой «почетной» роли одного идеологического согласия было недостаточно – обязательным условием было соучастие в преступлении: в клевете и поношении в адрес несправедливо обвиненных собратьев по Церкви. На примере обновленчества особенно отчетливо выявилась религиозная суть происходивших событий: приобщение к духу Революции означало обязательное приобщение и к духу братоубийства. Именно эта круговая порука совместно пролитой невинной крови впоследствии сделала лидеров Революции бессильными и беспомощными перед натиском циничных, наглых и безыдейных вождей, пришедших им на смену. Всякая причастность к духу обновленчества в какой-то мере включала в эту круговую поруку и церковных деятелей…
