Узурпаторские цели ВВЦС стали вполне очевидными, после того как его членам обманным путем удалось добиться от митрополита Петра (при свидании в тюрьме ГПУ) резолюции о передаче временного управления коллегии из трех архиереев, в числе которых был назван архиепископ Григорий (Яцковский) – глава ВВЦС. Продолжая развивать идею заместительства, митрополит Петр полагал безразличным, будет ли поручено временное ведение текущих дел единоличному заместителю или архиерейской коллегии. Но на этот раз митрополит Петр сформулировал свое поручение более четко, оговорив, что коллегия является «выразительницей наших, как патриаршего местоблюстителя, полномочий по всем вопросам, кроме вопросов принципиальных и общецерковных, проведение которых в жизнь допустимо лишь с нашего благословения», причем и такие полномочия вручались лишь «временно, до выяснения нашего дела». Чем бы ни руководствовался митрополит Петр, совершенно ясно, что после такой резолюции полномочия предыдущего заместителя – митрополита Сергия (и без того ограниченные, как видно из пояснений митрополита Петра, относящихся к любому заместительству) – теряли какое бы то ни было формальное основание.
Однако, как немедленно выяснилось, отказываться от своей власти митрополит Сергий не собирался. Резолюции митрополита Петра он не подчинился, выдвинув три возражения: 1) григориане добыли ее обманным путем; 2) другие, кроме архиепископа Григория, назначенные митрополитом Петром члены коллегии фактически приступить к управлению не могут; 3) митрополит Петр не имеет права подменять единоличное управление коллегиальным.
В этом рассуждении уже начинают проявляться специфические черты концепции митрополита Сергия о природе церковной власти. Если митрополит Сергий был прав, обвиняя григориан в получении резолюции обманным путем и вообще подвергая тем самым сомнению правомочность попыток управления церковными делами из места заключения, то его соображения по поводу «коллегиальности» управления относятся совершенно к другому кругу представлений. Если говорить по существу, то единоличное управление митрополит Петр не отменил (может быть, и ошибочно), но оставил его за собой; по поводу же структуры «временного заместительства» никаких церковных определений не было, т. к. эта форма управления вообще не предусматривалась.
Митрополит Сергий, однако, начинает уже развивать идею о том, что заместительство предполагает передачу всей полноты «фактической» власти – ибо, действительно, на основании какого принципа можно «раздробить» первосвятительскую власть на части, а церковные дела разделить на «существенные» и «несущественные»? При таком подходе становилось бы оправданным и обвинение митрополита Сергия против митрополита Петра о замене «единоличного» возглавления «коллегиальным». Однако ложна сама идея митрополита Сергия, подменяющего вопрос об онтологии первосвятительской власти, определяемой ее происхождением (соборное избрание) – вопросом о ее внешнем образе («единоличная» или «коллегиальная»). Тем самым образ власти отрывался от ее сущности, превращаясь лишь в формальный принцип.
Не будем здесь рассматривать сложный ход борьбы митрополита Сергия с григорианским ВВЦС: ясно лишь одно – в этой борьбе как ВВЦС, так и митрополит Сергий намного превысили свои полномочия. В конечном счете митрополиту Сергию удалось практически нейтрализовать влияние ВВЦС на русский епископат и сильно укрепить на этом деле свой личный авторитет. Можно было бы только приветствовать этот успех, если бы митрополит Сергий ограничился разъяснением ошибок митрополита Петра и незаконности притязаний григориан; однако он сам при этом начал вводить в церковную жизнь принципы, имевшие гибельные последствия. Эти принципы сводились к следующему:
1. Применение канонического понятия «первый епископ» к иерарху, тем или иным путем сосредоточившему в своих руках фактическое управление церковными делами (например, по «преемству» власти).
2. Усвоение этому иерарху права на перемещение и запрещение других архиереев.
К сожалению, многие русские епископы, видя неправоту григориан, одобрили действия митрополита Сергия, единолично наложившего запрещение на членов ВВЦС, не понимая, что такими действиями, с одной стороны, подрывался сам принцип первосвятительства и, с другой, восстанавливалась порочная практика синодской эпохи, когда на епископа смотрели как на чиновника, находящегося в полной власти синодального начальства. Ярким примером такой порочной практики были церковно-административные репрессии против епископа Ермогена, в 1912 г. обвинившего Синод в раболепстве перед обер-прокурором, а через последнего – перед Распутиным. Ермоген указал на ряд канонических ошибок в церковном управлении и отказался подчиниться распоряжению Синода о выезде из Петербурга. Синодальная идеология была весьма прямолинейно выражена в интерпретации этих событий официальным церковным органом (архиепископ Сергий был членом Синода и, вероятно, одним из авторов приводимого текста):
«Отказ от повиновения противоречит самому существу церковной правительственной иерархии. Епархиальный епископ, несомненно, занимает известную степень в ряду правящих органов, из коих одни стоят выше, а другие ниже его. К высшим он обязан и почтением и повиновением, а низшие, в свою очередь, – ему обязаны тем же… Проявление произвола в этой области граничит с обструкцией и анархией, а потому решительно не может найти извинения… В порядке управления, по общему правилу, следовательно, принципиально неповиновение совершенно немыслимо, и начальнику ничего не остается делать, как лишить непокорного вверенной ему должности и, следовательно, отчислить от занимаемого места. Здесь не может быть выбора: или слушайся, или уходи» (Прибавл. к Церк. вед. 1912. № 1. С. 322–323).
Именно эту идеологию, уподоблявшую Церковь бюрократическому ведомству или армейскому подразделению, и продолжал развивать митрополит Сергий, получив в этом поддержку значительной части епископата, далеко еще не свободного от синодальных традиций.
Между тем Собор 1917–1918 гг. предпринял важнейшие шаги к восстановлению самостоятельности и «неприкосновенности» епископа. Вспомним, что, согласно определению Собора, только в «исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного, допускается назначение и перемещение архиереев высшей церковной властью». При нормальном же порядке вещей «архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти в случаях, указанных выше» (т. е. в чрезвычайных. – Л.Р.). Если так оговариваются права патриаршей власти вместе с избранными Поместным собором, Священным синодом и Высшим церковным советом, по отношению к епархиальному архиерею, то как мог дерзнуть временный заместитель, с ограниченными полномочиями, единолично распоряжаться судьбами целой группы епископов?! В русском епископате тогда еще не созрело представление о том, что из всех вопросов «принципиальных и общецерковных» самым принципиальным и наиболее важным для судеб Церкви является именно вопрос о перемещении, запрещении и смене епископов, ибо тот, за кем признается такое право, получает возможность определять по своему усмотрению состав иерархии и тем самым – все направление церковной жизни.
Та легкость, с которой епископы согласились с правом «временных заместителей» накладывать прещения, привела к тому, что митрополит Сергий смог в дальнейшем сделать церковно-административное насилие над епископатом основным оружием для утверждения своей власти и своего духа в Русской церкви. Это оружие, испробованное митрополитом Сергием на григорианах, когда он был прав по существу, он применил вскоре против митрополита Агафангела в ситуации, когда занимал позицию уже по существу ложную.
