Глава 8
Церковь непоминающих – против сергианства
Соловецкие епископы, оценивая позицию митрополита Сергия, в своем отзыве от 14/27 сентября 1927 г., соглашаясь с заявлениями о лояльности, содержавшимися в декларации, в целом этот документ не одобрили, т. к. он давал повод думать о «полном сплетении Церкви и государства»; содержал «неискреннее», не отвечающее достоинству Церкви выражение благодарности правительству за внимание к ее духовным нуждам; возлагал на Церковь «всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и государством». Наиболее важным было возражение против церковных прещений, налагавшихся митрополитом Сергием на своих собратьев:
«Послание угрожает исключением из клира Московской патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, т. е. налагает наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского собора 1917–1918 гг. от 3/16 августа 1918 года, разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические выступления в прошедшем (Арсений Мацеевич, священник Григорий Петров)».
Не будет мира в Русской церкви, пока этот соборный принцип аполитичности Церкви и личной свободы ее членов в отношении дел внецерковных не будет со всей искренностью осуществлен во всех аспектах человеческой жизни. Чего стоит любовь церковная, если она не может подняться выше мирских и политических разномыслий!
Можно было бы признать право на существование и такой политической позиции, которую занял митрополит Сергий и его сторонники, – ибо в условиях жестоких гонений неизбежно проявляются и малодушие, и маловерие. Твердых же ревнителей церковной правды можно было бы лишь призывать к братскому снисхождению, терпению, несению немощей своих собратьев. Даже в этих условиях можно было бы сохранить взаимную братскую любовь, эту реальную основу церковного единства, если бы митрополит Сергий действовал в духе соборных установлений, в духе канонической правды и церковной свободы. Без претензий на первосвятительскую власть, без насилия над епископатом и над совестью верующих, пусть бы он опирался только на свой личный авторитет и призвал к добровольному объединению вокруг себя тех, кто разделял бы с ним взгляды, изложенные в декларации! Главная трагедия Русской церкви заключалась не столько в духовном бессилии, беспринципности и малодушии части ее иерархии, сколько в том, что эти слабости и пороки навязывались всей Церкви насильственным путем, ценой отречения от братской любви и церковной правды. Тот же грех братоненавистничества, который разрушил Россию, угрожал теперь духовно разрушить Русскую церковь. Насилие это не могло быть оправдано даже и в том случае, если бы митрополит Сергий занял позицию канонически, нравственно и граждански безупречную – но как можно назвать поведение иерарха, который подкреплял ссылки своих собратьев – архиереев увольнениями их с кафедр и предпосылал арестам – «канонические» запрещения не признавших его власть и программу епископов?
Один из духовных наследников митрополита Сергия – архимандрит (впоследствии митрополит) Иоанн (Снычев) писал в 1965 г. по поводу рассматриваемых событий:
«Христова Церковь на земле не может существовать иначе, как только в союзе с государством. Бесправное положение не может продолжаться долго… Древняя Церковь во времена мучеников тяготилась своим святым бесправием и всегда стремилась к тому, чтобы выйти из своего нелегального положения… Митрополит Сергий правильно оценил, что неразумно ввергать великое множество «малых сих» в горнило искушений и что развитие нормальной жизни церковной может происходить только в правовом союзе церкви и государства».
Приведем в качестве возражения мысль святителя, безусловно авторитетного и для архиепископа Иоанна (Снычева) – великого московского митрополита Филарета, который еще за сто лет до этого писал:
«Да, есть в том польза, когда алтарь и престол союзны, но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая тот и другой. Благо и благословение царю покровителю алтаря; но не боится алтарь падения и без сего покровительства. Прав священник, проповедующий почтение царю, но не по праву взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось и без надежды взаимности… Константин Великий пришел к алтарю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки: пришел не для того, чтобы поддержать оный своей мощью, но для того, чтобы со всем своим величеством повергнуться перед его Святыней. Живый на небесах рано посмеялся тем, которые поздно вздумали унизить Его божественную религию до зависимости от человеческих пособий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать мудрого царя к алтарю Христову, а между тем со дня на день восставали на разрушение алтаря сего: царь, народы, мудрецы, сила, искусство, корысть, хитрость, ярость. Что же, наконец? Все сие исчезло, а Церковь Христова стоит не потому, что поддерживается человеческой силой…» (Скворцов В.М. Церковный совет и государственный разум. СПб., 1912. С. 26).
Можно привести и другие доводы, но мы слишком хорошо знаем, что с таким «аргументом», как страх, бесполезно бороться с помощью исторических и канонических рассуждений. Мы знаем, что, к сожалению, многие в Русской церкви думали так же, как архиепископ Иоанн, но, скорбя об этом, отнюдь не считаем, что это ставило их вне Церкви. Но мы также твердо знаем, что так думали не все в Русской церкви, а в 1927 г. было немало также и епископов, которые думали не так, как митрополит Сергий. И на это их церковное право занимать другую позицию, на их положение как самостоятельных церковных иерархов, как раз и покушался митрополит Сергий, нарушая все канонические и нравственные нормы.
Главным оправданием в глазах самого Сергия был аргумент «бюрократический», изложенный им в послании от 18/31 декабря 1927 года:
«Господь возложил на нас великое и чрезвычайно ответственное дело править кораблем нашей Церкви в такое время, когда расстройство церковных дел дошло, казалось, до последнего предела и церковный корабль почти не имел управления. Центр был мало осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и даже приходы, которые, блуждая на ощупь, среди неосведомленности, жили отдельной жизнью и часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить православие. Какая благоприятная почва для распространения всяких басен, намеренных обманов и всяких пагубных заблуждений. Какое обширное поле для всякого самочиния…»
Великую боль вызывает такое состояние Церкви, когда ее пастыри – епископы и священники, без распоряжений из «центра» не знают, как «сохранить православие»; которые так легко, оставшись без начальства, становятся жертвами «басен», «обманов» и «заблуждений». Как бы сильно ни преувеличивал митрополит Сергий эту «беспомощность пастырей», в его словах, безусловно, была доля правды. Об эту беспомощность в значительной мере разбился великий патриарший замысел, выраженный в Указе 7/20 ноября 1920 г.; в этой беспомощности – корень многих бед Русской церкви.
Ни в какой мере не отрицая необходимости в ту эпоху разного рода церковных объединений вокруг авторитетных иерархов, мы никак не можем согласиться с тем, что митрополит Сергий был единственным архиереем Русской церкви, способным стать центром такого объединения. Дальнейший опыт показал, что в Церкви нашлось достаточно много иерархов, которые без руководства митрополита Сергия и без пресловутой «легализации», добытой ценой нарушения нравственной и канонической правды, смогли сохранить православие в своих епархиях не хуже, чем это делал митрополит Сергий! И самые выдающиеся из этих иерархов не только осуществили замысел патриарха, но и доказали незаконность, экклезиологическую ничтожность, фиктивность всех претензий митрополита Сергия быть вершителем судеб Русской церкви, доказали беззаконность и недействительность всех его «прещений», «запрещений» и «увольнений». И чем больше старался митрополит Сергий узаконить и усугубить вековые недуги Русской церкви, тем значительнее и плодотворнее становилось то пророческое дерзновение, с которым лучшие ее пастыри эти недуги исцеляли.
